На следующий день Марина привела милиционера. Не знаю, как уж она догадалась, что мы не расписаны, но догадалась. Впрочем, все догадывались. Наверное, у нас был слишком отрешенный вид. Догадывались все, но милиционера привела Марина. Это был молоденький сержант. Он мялся перед хозяйкой, Марина стояла за его спиной, как прокурор. Хозяйка, бледная от ярости, пригласила сыщика к себе в комнату. Туда Марину не пустили. Вскоре милиционер ушел. Хозяйка мне сказала, что придется добавить червонец.
Люды эта история словно бы и не коснулась. Правда, когда пришел милиционер, она начала было укладывать вещички в чемодан, но лишь гроза миновала, тут же обо всем забыла. Про Марину с улыбкой заметила, что той лечиться надо. Я поинтересовался, что значит лилия на плече. Люда не знала… Посоветовала спросить у самой мамаши жирного парня. Я спрашивать не стал. Когда мы случайно сталкивались с Мариной во дворе, она так и ошпаривала меня глазами. У нее были красивые глаза, цвета фасоли. До этого мы, уходя на пляж, не запирали дверь в свою комнату, а теперь стали запирать. Я не хотел запирать, думал, хозяйка может принять на свой счет и обидеться. Но Люда запирала дверь. Она опасалась, что Марина подошлет сынулю и тот изуродует ее французские туфли. Люда очень любила свои туфли, при мне ни разу их не надевала, но часто доставала из чемодана и любовалась. Туфли ей обошлись в восемь червонцев. Мы раза три ходили ужинать в ресторан, но и туда она туфли не надевала, она их берегла. Я дал себе клятву, что подарю ей какую-нибудь хорошую и дорогую вещь в Москве.
В ресторане кормили шикарно. Подавали цыплят, каких мне и в Москве не приходилось пробовать. Их привозили живыми из совхоза. Цыплята истекали свежим соком и таяли во рту. Стоили они всего рубль двадцать порция. Один раз мы съели по три порции сразу. По три цыпленка. И выпили две бутылки "Цинандали", холодного как лед. В этот вечер к Люде привязался странный тип в кожаном пиджаке. Она не пошла, потому что у нее пальцы были в цыпленке. Он пригласил ее второй и третий раз, и она пошла. После танца тип сел к нам за стол без приглашения. Он вроде и не очень пьяный был. Но очень дурной. Я ему налил стакан вина. Он выпил, назвался Анатолием из Караганды и сообщил, что всю жизнь мечтал встретить такую девушку, как Люда. Он это так, между прочим сообщил и сразу начал рассказывать о себе. Со мной это не первый случай, когда подсаживался незнакомый человек и начинал исповедоваться. Но одно дело, если ты один или с корешем, а совсем другое, если ты с девушкой. Пиджак этот рассказывал про себя, что он убийца и вор. Сказал, ему грозит электрический стул, если его обнаружат. Но это незнакомец тоже рассказал между прочим. Главное в его жизни, сказал он, это любовь к людям. Особенно к девушкам, похожим на Люду. Люда хохотала, пьяная от вина и южного вечера. Ей нравилось разговаривать и танцевать с таким необыкновенным человеком. А я уже подумывал, не врезать ли необнаруженному убийце по кумполу бутылкой "Цинандали". Но тут Пиджак рассмеялся и все переиначил. Сказал, что шутит. На самом деле он актер карагандинского театра и готовит роль для какой-то пьесы, где будет играть перевертыша. Я заметил, что, на мой взгляд, ему нечего и играть, а надо просто оставаться на сцене самим собой, и все будет отлично. Анатолий возразил, что насчет Люды он не врал. Он действительно влюбился и говорит об этом без чувства ложного стыда. Сказал, что понимает безнадежность своей любви, и все-таки счастлив встретить в Николаевке девушку своей мечты. Он пригласил Люду танцевать, и она опять пошла. Я наблюдал, как она изгибается в танце, как откидывает волосы и открывает в улыбке сияющие влажные зубы. Убийца-актер галантно обнимал ее за талию, не тискал, не хамил. Мне не к чему было придраться. Но все же я сказал ему пару теплых слов, когда Людмила слиняла в туалет. Спросил его: "Чего ты, собственно, привязался к нам, Толик? Тебя разве приглашали?" Он заверил, что не думает ни о чем таком и очень благодарен нам за чудесный вечер. Ох, не люблю я такую породу. Скользкий это был тип. Его вроде и бить не за что, а хочется.
Когда это желание стало во мне невыносимым, я позвал Люду домой. Она послушно поднялась, и мы отчалили. Она с ним попрощалась так, как будто собиралась встречаться ежедневно. Я ей сказал об этом еще по дороге. Мы начали цапаться еще по дороге домой, когда шли через поле. Но настоящий скандал разгорелся дома. Я спросил ядовито: