"Брось, легко сказать — брось. Это она меня бросила. Есть тут разница или нет?"
— Какой я, по-твоему, человек, Саша? Со стороны.
— Какой человек, обыкновенный. Со стороны на тебя и смотреть срамно.
— То-то и оно, что обыкновенный.
— Обыкновенный, но с вывихом.
— Ты, Саня, никого не любил, поэтому не можешь меня понять. Я не хочу быть обыкновенным. Хочу, чтобы меня издали было видать. А что для этого нужно сделать? Ничего для этого нельзя сделать. Каким родился — таким помрешь. Вот и вся правда.
— Дурак — это уже навсегда, — доброжелательно подтверждает мой лучший друг Саня.
С родителями отношения упростились. Они меня начали побаиваться. Когда я входил, мать бросалась разогревать чайник, а отец хватался за газету и делал вид, что мы мало знакомы. Во мне поселилась мечта о загробной жизни. Я раньше о смерти как-то не задумывался, некогда было, а теперь частенько о ней думал. Думал, что смерть вряд ли состояние окончательное. Скорее всего это какой-то новый процесс. Торопиться, конечно, не стоит, но все-таки любопытно узнать, что это такое в самом деле — смерть. И можно ли будет оттуда, из смерти, оглянуться назад на прожитые дни и заново все перелопатить?
Позвонил я Люде на четвертый день, в пятницу, поздно вечером. Около одиннадцати. Она моему звонку не то чтобы обрадовалась, а как-то всполошилась. Мы сначала обменялись необязательными фразами, а потом я честно сказал:
— Люда, не могу жить без тебя. Наверное, скоро околею, если ничего не переменится. Мне не стыдно говорить тебе это, потому что только в тебе спасение… — Она молчала, и я добавил — Ты своего одноклассника оставь, пусть он идет куда хочет. Он не будет тебя любить так, как я. И не сделает тебя счастливой. Ты мне можешь сейчас не верить, но я сделаю тебя самой счастливой женщиной на свете. Ты не узнаешь ни горя, ни слез.
Она ответила, и голос ее слегка дрожал:
— Миша, милый, ты сильный, и умный, и добрый человек. Я очень благодарна тебе. Но что я могу поделать? Он встретился мне раньше, и мое сердце принадлежит ему. У меня только одно сердце…
— Ты забудешь его!
— Ты, наверное, сможешь быть хорошим мужем, но я не смогу быть тебе хорошей женой. Я буду плохой женой, капризной и злопамятной. Буду постоянно думать о нем и вымещать на тебе зло… Ты не заслужил этого.
— Заслужил! — крикнул я.
Она сказала ласково, терпеливо:
— Прошу тебя, Миша, не мучай меня. Пройдет время, и мы встретимся с тобой как друзья. Ну, умоляю тебя. Будь справедливым!
В ее словах и голосе звенели тонкие струны, готовые оборваться от одного неверного прикосновения. Она была за тридевять земель, а я видел ее рядам. Я сказал негромко, чтобы ее не спугнуть:
— Хорошо, Люда! Я больше не стану тебе надоедать и звонить. Будь счастлива, если это возможно.
— Спасибо, милый!
Я бережно повесил трубку, шагнул к кровати, лег на нее и лежал без движения много долгих часов. До самого утра…
Месяца через два, вечером, подошел к ее дому. Все окна, как обычно, были погашены. Одинокий фонарь раскачивался на холодном осеннем ветру. Я встал под защиту углового дома, закурил и посмотрел на ее окна. Мне чудилось, что там время от времени мелькают какие-то тени. В окне была распахнута форточка. До моего слуха долетали чьи-то легкие шаги. К сожалению, я не мог представить, как выглядит ее комната. Люда ни разу не приглашала меня к себе и не познакомила с родителями. Она все наперед рассчитала, не принимала меня всерьез. Поехала со мной на юг, чтобы забыться и утихомирить душу. Я ее ни в чем не обвинял. Значит, ей так было необходимо. Если бы у меня была возможность стряхнуть с себя это затянувшееся на месяцы оцепенение, я бы тоже пустился во все тяжкие.
Пробовал пуститься в разгул и завести новые знакомства — ничего не помогало. Я думал только о ней. Саня специально для меня схлестнулся с девочками из балетного училища. Он сказал, что это — очень заманчивые девочки. С одной, Таней Орловой, я встречался пару вечеров и водил ее в кино. Это действительно была хорошая девочка, такая незатейливая. Она на всех смотрела свысока, и на меня в том числе. Объяснила, что давно собиралась подружиться с простым и крепким рабочим пареньком. Ей надоели и прискучили эти элитарные знакомства, все эти пижоны в замше и с гнилыми зубами. Ей хочется, она объяснила, чего-то здорового и настоящего. Она устала от умных слов и рассуждений, за которыми люди обычно прячут духовное убожество… На второй вечер она пригласила меня и на кухне, когда родители легли почивать, изобразила для меня умирающего лебедя. Я до того испугался, что уходя, забыл у нее перчатки. Пришлось покупать новые.