В городе у нее не было родных. Она, девчонка, приехала с Севера за красивой вольной жизнью. Давным-давно. Где-то около тайги остался буйный пьяный отец и его расторопная сожительница. Матери Клава не видела и даже толком не сумела узнать, где и кто ее настоящая мать.
Она зарабатывала сто пятьдесят рублей на пыльном цементном заводе, нигде не училась, ничего не ожидала, ни о чем не сожалела.
Она думала, что всю жизнь проживет за мужем, но теперь все переменилось, и она не предугадывала продолжения своей судьбы.
В субботу вечером, когда Валерик уснул, Клава накрасилась, нацепила серьги и отправилась в единственный в городе ресторан "Кристалл". Она не говорила больному мужу, но ей давно хотелось побывать там, выпить вина и увидеть что-то прекрасное, вольное и чарующее, доступное вольным людям, то, собственно, что и есть удача и счастье.
И вот она наконец получила возможность вернуться в сверкающий, звучащий мир, откуда ее так намертво вырвали в свое время замужество, ребенок.
Ресторан "Кристалл" по субботнему делу переполненно копошился и вываливал в весенний воздух прогорклый дым.
Клава еле прокралась на свободное место у самого оркестрового помоста, спросила разрешения и подсела за столик к двум мужчинам. Те суетно обрадовались, увидев худую, яркую, странно выглядевшую женщину, и тут же предложили ей водки. Они были не пьяны и вежливы, с удивлением разглядывали Клаву.
— Выпейте скорее! — сказал один, длинношеий, с тупым утиным носом. "По носу ему будто лошадь лягнула", — с огорчением подумала Клава. Пораженные нервы ее туго звенели, как струны.
— Спасибо, спасибо…
— За спасибо… — смачно хотел пошутить утиный нос, но друг остановил его.
— Не надо, — сказал он. — Девушке не до шуток.
Клава успокоенно ответила взглядом на добрый взгляд, протянула руку и приветливо спросила:
— А за что мы выпьем? ("Как там Валерик?" — вспомнила она.)
— Выпьем за любовь! — все-таки успел нагло подшутить утиный нос, но тот, второй, опять перехватил удар. У него был свой метод обходительного знакомства.
— Меня зовут Павел, — мягко произнес он. — А это Виктор. Выпьем за то, чтобы хотя на сегодняшний вечер забылось все плохое.
— Давайте, — кивнула ему Клава, и они выпили вместе.
На сцену выскочили ребята-оркестранты. Певичка в синем платье тягуче запела.
Клаве стало хорошо. Ужас последних событий, опухолью давивший изнутри, отступил, подтаял. Она наслаждалась пустотой, окутавшей ее мозг, впитывала звуки оркестра, с умилением оглядывала деревянные резные стены, щурила глаза от изумительного света бежевых люстр. Павел велел ей потанцевать с ним. Она качалась в мужских неторопливых руках, ловила незнакомые взгляды, — ох, господи! — как это хорошо ей пришлось, как кстати.
— Мой друг немножко грубоват, — шептал партнер Павел. — Но мы от него сбежим. Верно?
Клава, бледнея от радости, кивала, кивала не ему, Павлу, неизвестно кому. Она все перезабыла и не хотела вспоминать.
— Вы такая девушка, — шептал соблазнитель. — В вас есть страсть и характер. Это такая редкость теперь, в наши скучные дни. Вы, наверное, умеете любить?.. Не отвечайте, не надо… Мы возьмем сейчас бутылку вина или водки и пойдем скорее ко мне. Скорее, Клава! Как повезло нам, что мы встретились, верно?
Оркестр доиграл.
— У меня, к сожалению, недавно умер муж, — сказала Клава. — И сейчас я пойду домой к маленькому Валерику. Спасибо вам…
И она побрела через зал, страшная она была со стороны, накрашенная, с красным лицом.
Павел догнал ее у выхода и, зло впиваясь в нее глазами, сказал:
— Не надо идти. Если он умер, ну и черт с ним. Оставьте его мертвым. Мы-то живы.
Клава заплакала и отодвинула его руки.
Она бежала по темному городу. "Валерик, Валерик, — билось в голове. — Я больше не буду. Мы вдвоем станем. Все наладится, все еще наладится".
Сердце ее трепетало.
Утром Валерик сказал:
— Мам, сходи-ка ты в школу.
— Зачем?
— Что-то тебя Митрий Митрич зовет.
"Господи, — обмерла Клава, — Этого еще не хватало, господи!"
К Дмитрию Дмитриевичу Треневу, классному руководителю сына, раньше на вызовы ходил всегда муж Худяков. Ходил частенько. Валерик в школе не дремал. По рассказу мужа она представляла себе Тренева злобным тупым чудовищем.
— Что ты там сделал? — спросила она невозмутимого Валерика.
— Дал Вальке Клюшке чернильницей по башке, — сказал гармонично развитый ребенок и, подумав, добавил — Все чернила вытекли на парту. Эх!