Она всхлипнула, давясь слезами, как тестом, грудь ее вздымалась.
— Ну что ты, что ты, мама. Не плачь! Я так буду делать, как ты хочешь…
Глаза его ответно намокли.
— Ты решил сегодня задачу? — успокаиваясь, наугад спросила Клава.
Валерик встал и побрел на кухню. Минут десять Клава посидела одна, потом заглянула. Сын склонился над тетрадью, что-то писал. Губы его подрагивали, лицо суровое, тонкое.
Она поставила чайник, достала мясорубку и начала провертывать мясо на котлеты.
Через час Валерик молча отдал ей тетрадку и учебник. Сам сел опять за стол. Клава читала отмеченную задачку, но не могла понять ее смысл. Она делала вид, что понимает, испуганно поглядывала на сына.
— Все правильно, не думай, — сочувственно и твердо сказал Валерик.
— Я вижу, — ответила Клава. — Теперь, если хочешь, иди гулять.
— Не хочу.
— Чего же ты хочешь? Кушать? Еще не готово.
— Я не хочу есть.
— Тогда иди в комнату. Уроки — это все?
— Папа смотрел дневник.
— Давай дневник.
Он принес. Открыл на нужной странице. Там была запись: "На уроке рисования играл в морской бой. На замечание нагрубил. Подпись".
— Ты нагрубил учителю?
— Я сказал ему, что мне надоело рисовать его цветочки. Пусть сам их рисует. Настоящие художники рисуют большие яркие картины с красками.
— Учитель хочет постепенно научить тебя рисовать такие картины.
— Папа говорит, надо учиться всему самостоятельно.
— Как это?
— Как? Значит, делать то, что тебе нравится.
— Всегда?
— Да.
— А если тебе понравится уйти из школы в кино?
— Я уйду.
— Нет!
— Да.
— Ты не должен уходить.
— Почему?
Она не нашлась сразу ответить. Гриша Худяков стоял за ее спиной, больной, и ждал.
— Только не плачь! — попросил Валерик.
— Я хочу, чтобы ты меня слушался.
— А ты меня, мама. Так говорит папа. Он говорит, что свобода делает только из человека человека. Только свобода.
Больше Клава не могла спорить. Она видела перед собой единственно любимого человека, рыжую голову, синие злые удивленные глаза и с ужасом чувствовала вдруг, что этот маленький человек, может быть, давно умнее и сильнее ее. И ей надо было учиться всему заново. Тогда она повторила свой главный страшный довод:
— Если ты не будешь меня слушаться, Валерик, я умру.
И она, правда, готова была умереть.
— Не надо, — ответил Валерик. — Я буду тебя слушаться всегда. Потому что я тебя люблю!
Он приблизился к ней и обнял ее, уткнувшись носом в живот, покорный.
"Неужели нигде нет Гриши?" — подумала Клава спокойно.
1972