На время я успокаивался и сносно жил, не страдая, более того, успешно работая. Мне нет еще и тридцати, а я имею степень, занят в одной из самых перспективных областей науки. Есть талантик, есть. Иногда мне даже кажется, что солидный.
Я бы много сделал, когда бы не болезнь. Вот что тоже обидно. Такая малость, а подкосила, как серпом по ногам.
3
Утром на обход заявились два врача и медицинская сестра. Один врач назывался лечащим врачом нашей палаты — Евгений Абрамович Пенин. Второй — зав. отделением, хирург, профессор Дмитрий Иванович Клим.
Пенин — черноватое, расплывчатое, плывущее, пухлое лицо, приземистая фигура борца, улыбка до ушей, выпуклые черные линзы-глаза. Шустр и резв.
Клима нарисовать трудно. Зеленоватый, неспешащий, заботливый взгляд, покатые плечи. Стоит крепко, ноги широко. Молчун. Пенин докладывал про меня минуты четыре. Иногда какую-нибудь неточность я поправлял. Пенин на мои слова бурно отмахивался, это, мол, несущественно. Но я люблю точность формулировок. Клим кивал, профессорски, хмыкал, трогал пульс (мой, а не Пенина).
— Проведем обследование — и на стол! — закончил Пенин.
— Лучше сначала на стол, а потом обследование, — добавил я в шутку.
— Не торопись! — ответил Пенин. — Нынче венки подорожали!
Клим молча покивал, еще раз хмыкнул, и они перешли к Кислярскому. Опять Пенин докладывал, а Клим молчал. Сестра — Нина Александровна — записывала.
То же самое, у кровати Дмитрия Савельевича.
— Отказался вчера от инъекции, — заявила сестра авторитетно.
— А чего они! — сказал Дмитрий Савельевич, просительно заглядывая в лицо Климу.
— Упрямый какой старик, — игриво смеясь, добавил Пенин. — Не хочет выздоравливать. Привык здесь.
Клим промолчал. А хотелось, чтобы он чего-нибудь сказал, как-то косвенно проявил свою сущность.
Петр лежал, укрывшись одеялом до подбородка. Торчал лишь крупный круглый нос, как медаль.
— Идут камни-то? — спросил Пенин, сосредоточенно глядя на заведующего.
— Идут! — ответил Петр. — От вас не утаю.
— Ну-ка, покажи где сейчас больно?
Петр ткнул в живот через одеяло.
— Ничего, — сказал Клим. Это были его первые слова! И Петр вдруг радостно заулыбался и заурчал.
— Да, ничего, Дмитрий Иваныч, терпимо покамест!
Когда они уходили, Евгений Пенин мне почему-то подмигнул. Я не успел подмигнуть, как он исчез.
— Женька, он вроде Фигаро, — сказал Петр, опуская ноги на пол. — Сегодня здесь, а завтра там.
— Где это там? — поинтересовался Кислярский.
— У тещи, — сразу накаляясь, сказал Петр. — Где же еще. У тещи!
Они не дружили, это сразу бросалось в глаза.
Днем у меня брали кровь, два раза из пальца и один раз из вены. Из вены кровь брала практикантка, студентка. Долго гоняла иглу под кожей, покрылась от ужаса розовыми пятнами и бисеринками пота. Я ее жалел и успокаивал. «Мне не больно, не волнуйтесь!» — говорил я. Но девушка все равно несправедливо смотрела на меня с ненавистью и в этот момент вовсе не думала обо мне как о человеке. Неприятный осадок остался. Но как только кровь закапала, практикантка дернулась, стрельнула шальными глазами и улыбнулась мне.
А вскоре возникла Ксения Боборыкина. Я предчувствовал, что так будет, хотя и лег в больницу тайно и просил отца никому из звонящих не давать адрес.
Ксения Боборыкина вызвала меня в сад. Мы с ней присели на скамеечку. Ксения взяла мою руку в свои ладони и начала молча, с глубокой печалью заглядывать мне в глаза. Заметил, что когда еще мы только направлялись к скамейке, и еще раньше, в приемной, ей не терпелось это сделать. Более того, я знал, что она скажет. Она станет говорить о том, что все наши прежние ссоры — ерунда, недоразумения, а наша настоящая ослепительная любовь впереди. И попросит прощения неизвестно за что. Она не поведет себя иначе, даже если за оградой ее ждет новый принц.
В этом ее благородство.
— Вовик, — сказала Ксения грудным голосом. — Ты прости меня, пожалуйста!
— Прощаю! — сказал я привычно.
— Нет, ты послушай, — недовольно продолжала она, поглаживая мою ладонь шершавыми пальцами, — Я не понимала тебя. Если бы я знала, как ты болен… Я вела себя гадко, мучила тебя пустяками. Теперь я вижу, как все глупо. Ведь есть только наша любовь, и ее надо нам беречь. Верно?! Ведь мы умрем, понимаешь!.. Ты любишь меня, Вов?
— Люблю! — сказал я.
— Ты люби меня, пожалуйста. Это поможет тебе там, — она кивнула на серое здание. — А я буду приходить каждый день.