— А я сама в гости набилась, — объявила Катя. — Хотелось посмотреть хоть одним глазом, как живут наши вожди.
Захар:
— Ну и как?
— Скромно, но со вкусом. Шпроты вот, чистая клеенка, винцо.
— Откуда же богатству быть, когда все денежки Стелла тратит на баловство, а честно сказать — на женщин.
— Да что это ты, ей-богу! — не выдержал — я. — Успокойся.
— Не любит правды, — заговорщицки и с пафосом поделился Захар с Катей. — То есть вообще-то он правдолюб, наш Степа, но о себе правды не выносит. Боится под суд попасть.
Катя хохотала. Ну что ж, если смешно, пусть их. А у меня от этих шуток настроение испортилось, и то ровное счастливое волнение — что скрывать! — так блаженно посетившее меня с Катиным приходом, растаяло в дыму Захаровых сигарет. Стало грустно и серо, и подремал бы. Журнальчик бы полистал. Катя мгновенно почувствовала отчуждение, встала:
— Ну, пора! Спасибо вам обоим. Мне было хорошо.
Захар вскочил и галантно поцеловал ей руку. Я проводил Катю до прихожей.
— Простите, если что, — сказал на всякий случай. Чего она ждала от меня, так пристально усмехаясь на прощанье, какие мысли бродили в ее каштановой головке?
Остапенко захандрил, как мальчик, рюмку за рюмкой допивал портвейн, сосал шпроты.
— Что с тобой, дружок? — спросил я.
— Да вроде ничего. Все нормально. Работа идет, семья… А знаешь, Степан, давит что-то изнутри, томит. Ты-то сам как? Сколько нам еще жить с тобой? Уж немного.
— Долго. Не горюй, Захар. Ты всех переживешь.
Захар насупился.
— Не о том я. Дубина ты стоеросовая, Степа. Одно слова — чурбан. Такая женщина у тебя была, такая волшебная женщина.
3
Пришел утром на работу, а там важная новость. По штатному расписанию мне полагался заместитель. Эта ставка была вроде давно поделена между кем-то, и мне казалось — все забыли, что она существует. Ан нет!
Павел Исаевич Заборышев вызвал меня и сообщил:
— Ну, поздравляю, Степан Аристархович, будет у тебя теперь зам.
— Как это?
— А так. Кадры посылают к нам своего человека — из другого НИИ, переводом.
— Зачем? — удивился я. — У нас, в крайнем случае, есть свои достойные товарищи. Их надо выдвигать.
— Кого же это выдвигать? — насупился Заборышев. — Уж не твою ли Болотову? В порядке поощрения за ошибки.
— Не Болотову, а ту же Дарью Тимофеевну. Грамотный специалист, опытный, ее уважают, она хороший человек.
— Скажи мне по совести, ты действительно так думаешь?
— Да, я так думаю.
— Вот что, Степан Аристархович, — мягко заметил Заборышев. — Вполне тебя понимаю и разделяю твои опасения. Но этого товарища рекомендуют как толкового молодого экономиста. Он мужчина — что тебе еще надо? Учти, рекомендуют в порядке, как бы это сказать, проверки, что ли. Ну, вроде с испытательным сроком.
— Он что, на учете в милиции? — сострил и я в кои-то веки.
— Нет, не на учете.
— Кто же это толкового молодого отпускает? А сколько, кстати, лет этому юноше?
Заборышев замялся:
— Около сорока.
— Совсем, видать, мальчонка!
— Мальчонка или нет, а вопрос решенный.
— Работать-то мне с ним…
— Не туда ты гнешь, Степан. Не только тебе, но и мне тоже, возьми на заметку. И всем остальным. Или, может, у тебя своя частная фирма, партизанский отряд?
Я понял, что разговор продолжать бессмысленно.
— Когда же он придет?
— Вот часа через полтора и пожалует.
Заборышев выглядел свежее, чем обычно. Может, какое новое лекарство пьет. Даст бог, вылечит свою печень. И уж не мне ему нервы трепать!
— Ладно, Павел Исаевич, — сказал весело. — У нас коллектив здоровый. Если что не так, перевоспитаем.
— Именно, Степан Аристархович, дорогой. Именно.
И вот через час появился мой заместитель — Самсонов Иван Эдуардович. Солидный мужчина, повыше среднего роста, крупный в кости, широкий, и особенно поразила меня его голова. Голова огромная, круглая, и впечатление такое, что на ней хоккейный шлем. Уши крупные, красные, с низко опущенными и словно подрубленными наискосок мочками. Я таких ушей и не видел раньше. Лицо тоже круглое, красивое, с твердыми скулами, с зеленоватыми глазами. В руках толстый черный портфель, как у студента. Представился вежливо, с достоинством.
Он сказал:
— Если не возражаете, Степан Аристархович, покажите сразу отведенный мне стол. Я разберу бумаги, а уж тогда…
— Пожалуйста, пожалуйста, — засуетился я, думая, как выйти из неловкой ситуации.
Стола как раз и не было. Вернее, столы были у завхоза — прекрасные чешские двухтумбовые столы с красноватой полировкой, но куда втиснешь такой огромный стол, когда и так тесно!