— Давайте, — сказал он. — В темпе обсудим. У меня десять минут… обязан отреагировать… Точнее, мог бы спустить письмо в профком, но товарищ Самсонов некоторым образом мой протеже. Верно?
— Верно, — сказал Павел Исаевич.
Я ждал, когда директор пригласит нас сесть, но он не пригласил.
— Он что, как? — быстро спрашивал Вадим Григорьевич, снизу заглядывая на нас. — Дельный работник? Нет? Как он?
— Не успели разобраться, — ответил Павел Исаевич и опустился неловко на низенький стульчик.
— А ваше мнение?
— Был в отпуске.
— Ах да! Ну и что будем делать?
Тогда я тоже сел.
— А что делать?
— Записка там в столе, — показал директор пальцем на окно, — но помню. Там сказано, что вы… э-э…
— Степан Аристархович?
— …что вы, как это, заигрываете с подчиненными, развели что-то такое… — Директор показал руками круглый шар. — Короче, не справляетесь, Степан Аристархович. Дело страдает.
— Никоим образом, — возразил Павел Исаевич, делая вид, что озабочен.
Я заерзал на стуле, тоже как бы возражая и возмущаясь. Но разговор меня не слишком волновал — я его толком и не понимал, думая о Кате Болотовой. Что же с ней такое? Молодая, как это может быть — сердце, нервы? Зачем? Смерть ходит по земле, она и в этом кабинете, в печени Павла Исаевича, и там, где Катя. А мы беседуем о совершенно невинных вещах, как будто не существуют страдания, никому не больно и осталось решить только один вопрос — наладить отчетность.
— Новый товарищ не разобрался, поспешил, — продолжал Павел Исаевич. — Кроме того, не одобряю таких способов информации.
— Ну-ну! — поморщился директор. — Что же у вас, тишь да гладь — божья благодать?
— По-всякому бывает, — сказал Павел Исаевич. — Однако заметных срывов нет.
— И вы так считаете?
Я кивнул глубокомысленно.
— Вот что, товарищи… — Тоном директор подчеркнул, что это уже резолюция. — Срывов не бывает там, где их умеют предотвращать. Сигнал, на мой взгляд, серьезный, предметный. Не будем здесь рассматривать этическую сторону вопроса. В конце концов, письмо не анонимное, все по правилам. Давайте-ка вы соберите профсоюзное собрание, и на нем по-деловому разберемся… Дыма без огня не бывает!
— Бывает, — некстати вставил я.
Вадим Григорьевич пронзил меня зеленым током глаз. Как все-таки люди, занимающие посты, быстро привыкают к тому, что их нельзя перебивать!
— В чем разбираться? — неожиданно вступился Павел Исаевич. — Кляуза и есть кляуза. По каждой собрание не соберешь — не принято.
И тут директор повел себя, на мой взгляд, правильно и достойно. Он не обиделся на возражение, а сказал следующее:
— Такого рода собрания — о дисциплине, о внутренних отношениях — полезны сами по себе, особенно когда они имеют конкретный повод. Не настаиваю, но советую. Пусть люди выскажутся, — улыбнулся он, — заодно и галочку себе поставите — лишнее профсоюзное собрание.
— Хорошо, — кивнул Павел Исаевич.
И я сказал: "Хорошо".
Директор встал и пожал нам руки по рангу — сначала заведующему отделом, потом мне.
Мы с Павлом Исаевичем решили не откладывать и провести собрание в пятницу после работы. Я сначала предложил в обеденный перерыв, но подумали и решили, что после работы будет разумней.
4
Поехал к Кате Болотовой. Купил в магазине коробку конфет за три рубля с копейками и поехал. А что такого? Она — больная, а я ее коллега и начальник, этика отношений. Я и Павла Исаевича навещал, когда он в больнице лежал. Правда, к нему не пускали в палату, мы переговорили по телевизору.
Катин адрес мне дали в отделе кадров. Она жила в новом микрорайоне. Туда пришлось добираться на метро с пересадкой на "Октябрьской" и еще десять минут на автобусе. Дверь открыла пожилая женщина в домашнем халате.
— Здравствуйте, — сказал я. — С работы вот товарищи прислали навестить. Екатерина Болотова здесь живет?
И тут из комнаты голос, резкий и любопытный:
— Мама, кто это? Пусть проходят, если ко мне.
Неловко начал я снимать ботинки, но женщина остановила: "Не надо, что вы, у нас не прибрано, а пол холодный. Ступайте так".
Катя лежала на тахте, укрытая клетчатым пледом. Перед ней телевизор, на экране Муслим Магомаев.
— Неужели это вы? — спросила Катя, не улыбаясь, не гримасничая, а очень серьезно и задумчиво. — Мама, выключи телевизор… Познакомься, это Степан Аристархович Фоняков, последний романтический герой индустриального века… А вот моя мама, простая труженица Надежда Семеновна. Пожмите друг другу руки, Степан Аристархович.