Я, конечно, объяснила: от алкоголизму тебя хотела подлечить, от зеленой заразы отвадить.
Враз у него пятна с лица сошли, выпрямился во весь богатырский рост да и шмякнул меня табуретом. Вишь, до сих пор памятка. Эх, думаю, Данила, Данила! Такой вот он и был у меня, добрый, но справедливый.
— История, однако.
— Руки-то у него были — других таких теперь нету. Пройди по избам, где тумбочка резная, где шкапчик — все его работа. Многие приезжие ахают, интересуются: где, мол, купили. А нигде не купили, мой Данила смастерил. Его люди добром помнят. Что винцо жаловал — это правда. Так ведь кто его нынче не любит!
В свой флигелек я вернулся поздно, раскрыл книгу. Задремал уж перед петухами. Потом — как будто кто-то толкнул и ворохнул. Я глаза открыл и сразу сел в постели. От удивления сел, обычно долго еще потягиваюсь. Вижу я дома, в городе, и не в теперешнем своем возрасте, а будто мне двадцать пять лет. Дело к вечеру, и надо спешить на свадьбу к Коляне Корешкову, институтскому другу. Все это было однажды, и точно так я опаздывал, все до мелочей было реально, и я знал, что на свадьбе у Коляны познакомлюсь со своей теперешней женой Аленой и подерусь с самим Коляной — и все это были пустяки. Ужас охватил меня при мысли, что сейчас, через пару минут, я увижу свою покойную маму — живой! Страшным усилием сознания попытался вывернуться из галлюцинации — куда там. Только резкую боль ощутил во всем теле, точно с размаху ударился о стену. Уже торопливо гладил брюки, подбирал галстук, и уже мама была рядом. Второпях я оборвал пуговицу у пиджака, мама ее быстренько пришила. Тайком, с нежностью прикоснулся к ее волосам, боялся, что она ускользнет в тот мрак, куда ушла однажды безвозвратно… Выскочил на улицу, купил на углу букет гвоздик — все так, как было сто лет назад, и мне немного смешно оттого, что знаю наперед: цветы эти достанутся не жениху с невестой, а незнакомой девушке. Брел по улице, молодой и напористый, насвистывал что-то сквозь зубы, дерзко оглядывал прохожих, и все это происходило наяву, но явью было и то, что я лежу во флигельке у Катерины Авдеевны, одинокий, запутавшийся пятидесятилетний мужчина, и неподалеку буркает во тьме сумрачная река Тверда. Я чувствовал прилив сил необычайный оттого, что сумел вырваться из плена времени и вернулся на круги своя.
На углу возле аптеки прикурил у инвалида. Я больше не торопился. На свадьбе все было предписано прошлым, а тут, по дороге, можно было надеяться на что-то такое, чего не знал доселе. Но свернуть с пути я не мог, мог только задержаться немного. Заговорил с инвалидом, у которого от старости слезились глаза и подрагивала рука с сигаретой.
— Здесь процессия не проходила? — спросил я озабоченно.
Инвалид высоко поднял деревянную ногу и внимательно ее оглядел. Нога была новенькая, поблескивала свежим лаком.
— Тебе чего надо, парень?
— Процессия, спрашиваю, не проходила по этой улице?
— Похороны, что ли?
— Почему обязательно похороны? Может быть, наоборот.
Инвалид долго думал, почесывая себя под мышкой. Он курил "Столичные", хотя в то время таких не выпускали. Это меня озадачило.
— Процессий здесь отродясь не было. Да и ты, парень, ступал бы отсель.
— Почему так?
Вдруг мне померещились в нем черты солдата-артиллериста. Но лишь померещились.
— Спешишь ведь, так и ступай.
— Поспею. А вы, дедусь, в артиллерии не служили?
— Иди, иди, опаздываешь!
Он меня почему-то старательно торопил, но я не хотел никуда поспевать. Тем более туда, где поджидала меня Алена. Ох, все равно успеем мы с ней нарожать детей. Хотел было свернуть за угол, откуда доносились звуки осторожной музыки. Я вспотел от желания туда свернуть.
— Ничего не выходит? — со странной усмешкой спросил инвалид.
Я кивнул, дернулся, чтобы шагнуть, и почувствовал под ногой провал. Улица крутнулась и стала дыбом. Я обо что-то, скорее всего именно об улицу ударился головой — и очнулся во флигельке у Катерины Авдеевны. Меня петух разбудил. Дикий Катеринин петух орал как оглашенный. Хозяйка кур не держала, а петух был. Вот этот самый, который орал, не соображая ни дня, ни ночи, по прозвищу Налет. Непотребного характера петух. Он всех кошек в округе распугал. Предполагавший, видимо, родиться орлом, Налет при удобном случае с ужасным горловым хрипом бросался на любое движущееся существо, будь то зверь, человек или машина.