— Поцелуешь — отпущу.
Она незаметно повела глазами по сторонам, нет ли кого, а потом вытянувшись во весь рост, обожгла меня своими губами. И снова я смотрел, нет, любовался её походкой, похожей на полёт: только что она была здесь и ещё воздух в том месте, где она стояла, прижавшись ко мне, благоухает, как куст роз, а теперь её нет.
Слова Кумыш не давали мне покоя. «Что хочет она мне сказать?» Наша с ней общая радость? Что же это?
Да, видно такие загадки разгадывать мне не по зубам. Думая об этом и ожидая, когда я снова смогу увидеть Кумыш, я без толку слонялся по аулу. Я пытался разгадать, что же могли означать слова Кумыш, предполагал и то, и это, но только ещё больше запутывался. Проходя через посевы, я наткнулся на стайку работавших девушек. Одна из них, которую я сразу и не узнал, окликнула меня;
— Эй, Ашир! Иди к нам, жених, угостим чем-нибудь!
И она раскатисто рассмеялась. По смеху я узнал её. Нязик! Она была всё такой же насмешницей. Сколько лет прошло с тех пор, как мы закончили школу — пять? шесть? Нязик успела и замуж выйти, и двух малышей родить. Впрочем, не она одна — почти все выпускники нашего класса остепенились и обзавелись семьями — кроме меня и ещё одного-двух парней, которые уехали на учёбу далеко от дома, в Москву и Ленинград. Среди девушек, окружавших Нязик, я заметил Гюльнахал, ту, Что отец прочил мне в невесты. Сначала я не хотел подходить к девушкам; сказать по правде, я немного побаивался острого языка Нязик, который после замужества стал, похоже, ещё острей, но всё-таки подошёл.
Да, это была всё та же Нязик, которая когда-то задевала меня своими насмешками. Замужество явно пошло ей на пользу, она как-то выровнялась, налилась и стала просто красавицей. Но смех её был всё тот же — немного игривый, немного манящий и достаточно громкий.
— Посмотрите на этого Ашира. Почти состарился, а всё невесту найти не может. Или ты ждёшь, что с неба спустится пэри?
И она снова заразительно рассмеялась и посмотрела вокруг, точно приглашая и других девушек посмеяться надо мной. Но я давно уже привык не обращать внимания на насмешки Нязик, в сущности она была совсем не злой, это просто кровь молодая в ней играла. Да, на Нязик я совсем не обратил никакого внимания, а вот на Гюльнахал смотрел во все глаза. Ничего не скажешь, она была девушка хоть куда — молода, стройна, красива и притом очень застенчива — не исключено, что по молодости, потому что она только закончила десятый класс. Только раз уловил я брошенный на меня украдкой взгляд — и только. В этом взгляде, робком и стеснительном, я уловил какой-то вопрос, но что это мог быть за вопрос — этого я не знал. Она, конечно, не могла не знать относительно сватовства. Хорошо, что все эти дела велись ещё в тайне и о них не знала, скажем, Нязик, которая вот уж не упустила бы случая почесать по такому случаю язычок. Но Нязик ничего не знает, а Гюльнахал, мельком взглянув на меня, тут же отводит взгляд, так что я не мог бы даже поклясться, что этот взгляд предназначался именно мне. Интересно всё же, что она думает о жизни и замужестве? А может она настолько подчинена родительской воле, что выйдет за того, на кого падёт их выбор? Отдано ли её сердце какому-нибудь парню, или она готова полюбить любого? И как бы то ни было, как дать ей понять, что, отдавая должное и её молодости, и её красоте, я всё равно уже сделал выбор.
Но то, что я так мучительно обдумывал, мгновенно решила насмешница Нязик.
— А ты что, Гюльнахал, стоишь перед парнем, будто язык проглотила. Можно подумать, это не ты разливаешься соловьём, стоит только появиться Чарыяру, Разве наш Ашир хуже, чем твой Чарыяр?
Вот так и всплыла на поверхность тайна Гюльнахал. Как я когда-то заливался краской, стоило хоть кому-то вскользь назвать имя Кумыш, точно так покраснела до кончиков пальцев Гюльнахал. Она так смутилась, что мне даже стало её жалко. Мне — но не Нязик.
— Смотрите, смотрите, — закричала она. — Ай да тихоня.
— Оставь её, — сказал я Нязик. — Тебе лишь бы посмеяться.
Значит это Чарыяр. А что, хороший парень, этот Чарыяр. Ему можно было даже позавидовать, что он сумел пленить такую красавицу, как Гюльнахал, и я непременно позавидовал бы ему, если бы у меня не было моей Кумыш. С Чарыяром я решил поговорить вечером в клубе, а пока, распрощавшись с девушками, пошёл к плотине. У меня был с собою крошечный транзистор и, включив его, я сразу же поймал мелодию, которую исполнял Чары Тачмамедов. Я знал эту мелодию и очень любил её. По странному совпадению она называлась «Гюльханум», но про себя я называл её «Моя Кумыш». Хотите верьте, хотите нет, я не всегда мог отличить эту безыскусную мелодию от той песни, что напевал сам Секизяб; в какой-то момент обе мелодии сливались в одну, а затем расходились, оставаясь похожими, чтобы через несколько тактов слиться снова, так что опять и опять приходила на ум мысль, что музыкант, подобно умелому рыбаку, просто выловил эту мелодию из зелёных вод Секизяба. Я так задумался и заслушался, что вздрогнул, когда чьи-то прохладные ладони закрыли мне глаза. Я сразу узнал эти ладони с тонкими гибкими пальцами, и, поглаживая их, сказал: