— “Непокорный” - это мощно, — с восхищением отозвался Клод. — Ты потрясающе сыграл. Никто не ожидал.
— А она почувствовала. И в тебе, думаю, не ошиблась.
Пожертвования сделали и другие знаменитости. Фонд заработал. И оказывал весьма действенную помощь. Клода и Клэр (а она очень активно работала в фонде) со слезами благодарили родители вылеченных детей. Это была действительно светлая память о Лизе. Но Клод всегда мрачнел от благодарностей. Прекрасно, что кто-то излечился. Но её нет рядом. Её он не смог спасти. Тоска не проходила. Клод был загружен работой. К тому же его пригласили в кино. Сработали фото. И роль была интересная.
На концертах творилось невообразимое. Популярность Клода была невероятна. Его обожали. О нем мечтали. Те самые фото протягивали ему для автографов. Он внутренне сжимался всякий раз, как видел это напоминание о своей любви. А фотовспышки? Он сходил с ума от них. Лишь одного удалось добиться от организаторов концертов – никаких женщин фотографов.
У великолепного вокалиста теперь возникало странное желание. Чтобы пропал голос. Хоть на время. И это избавило бы его от ежедневной концертной пытки. Но голос не пропадал. Напротив, звучал еще более объемно и роскошно. Лился как кровь из открытой раны, из самых глубин его тоскующей души. “Colling your” - призывал он возлюбленную в одной из своих песен. Ответом были только громовые аплодисменты. Восхищенные поклонники жестоко требовали биса от своего кумира, не ведая, что он полумертвый сваливался за кулисами и уже не хотел ничего. Только сбежать. Туда, в шотландскую деревушку. На берег моря.
Дома Клод все смотрел на последний рисунок Лизы, который она нарисовала в больнице. Тот самый обрыв и две фигуры стоят, обнявшись, отдавшись на волю ветра. “Даже здесь спиной, — думал Клод. — Она так и не оставила своего лица. Не хотела. Ни одного ее фото. Не снималась она. Дурак, мог бы сам ее снять. Попросить камеру. Не отказала бы … может быть”.
Мишель прекрасно понимал, что долго так продолжаться не может. Клод снова убивает себя. Только другим способом. И если не дать ему отдых, он соединится с Лизой слишком быстро. Кое-как разобравшись с контрактами, Мишель выкроил неделю в плотном графике своего подопечного. И Клод снова отправился в Шотландию.
========== Встреча с милой тенью ==========
— Ты приехал к ней? — сурово спросила Глэдис.
— Да, — тихо ответил Клод. — Я оставил её здесь.
— Тогда пойдем, — Глэдис взяла его за руку и провела в свою комнату. Потом достала из своего книжного шкафа толстую тетрадь. — Вот. Она просила отдать. Но только … если ты приедешь.
Не осознавая еще, что делает, Клод открыл первую страницу. «Любовь моя…», сразу же бросилось ему в глаза. Руки задрожали и подогнулись колени. Глэдис подтолкнула его к креслу. Клод рухнул, как подкошенный. Её рука, её почерк. Она будет говорить с ним.
Глэдис положила руку ему на плечо. Клод вздрогнул. Будто сквозь сон легко сжал руку девушки.
— Спасибо, Глэдис, — произнес он наконец. — Все нормально уже.
Девушка взглянула на него. Затем молча удалилась, оставляя наедине с той, которую он любил.
Буквы плясали перед глазами Клода. Руки все еще не слушались, дрожали. Большим усилием он смог прийти в какое-то относительное равновесие и открыл ту самую страницу…
“Любовь моя. Ты приехал. Приехал туда, где мы были так счастливы. Ты все еще помнишь и думаешь обо мне. И, наверное, твоя печаль еще сильна. Мне больно осознавать это. И я подумала, что смогу возникнуть в твоей жизни еще раз. Здесь то, что я писала, когда моя любовь к тебе казалась безнадежной. Я говорила с тобой. Быть может, втайне надеясь, что когда-нибудь настанет время, и ты прочтешь это. Время настало. Увы, слишком быстро. И все же … я буду говорить с тобой с этих страниц. Мои стихи. Быть может глупые, не знаю. Не мне судить. Но если что-то покажется тебе достойным песни…. С твоей музыкой. Я и ты… Мы вместе. Прости, снова мои фантазии. Я не могу жить без них. Как не смогла бы жить без тебя. И прости за сумбурное письмо.
Благодарю за твою Любовь, твою нежность и наше счастье.
Лиза. Твоя Лиза”.
“Твоя Лиза”. Тетрадь выпала из его рук…
***
Прошло около часа, прежде чем Клод вышел из той комнаты, где так неожиданно встретился с Любимой Тенью. Он был почти спокоен теперь. Буря пронеслась и очистила его душу. Стало немного легче, как после долгожданного дождя.
Глэдис возилась с тестом у стола на веранде. Клод присел рядом на стул. Он приходил в себя. Девушка не мешала ему. Каждый занят был своими мыслями.
— Милая Глэдис, — наконец нарушил молчание Клод,— то, что ты сделала для нас … для меня и Лизы… Моя благодарность не имеет пределов. Это невозможно выразить материально. И все же, — он вопросительно посмотрел на девушку.
— Там были стихи. Так говорила Лиза, — не прерывая работы, сказала Глэдис
— Да, стихи там тоже есть.
— Напиши песни. Красивые и немного грустные. Похожие на нее.
— Ты будешь первой, кто услышит их на диске.
— Смотри, — очень серьезно сказала Глэдис. — Ты обещал.
— Скажи, — помолчав, спросил Клод, — а если бы я не приехал?
— Сожгла бы. Огонь хранит тайны.
— И даже не попыталась меня отыскать?
— Зачем? — искренне удивилась Глэдис. — Не приехал, значит забыл. Быстро утешился. Чего бы ты стоил тогда, кроме презрения.
— Ты беспощадна, — пробормотал Клод. — И совсем не признаешь полутонов.
— Есть только черное и белое. Зло должно быть наказано. Всегда. Это справедливо.
“Есть только черное и белое”, — повторял про себя Клод, когда медленно шел по такой знакомой дороге. Быть может права эта девочка в своем юношеском максимализме. Зло действительно должно быть наказано. Так почему же тогда от нас уходят лишь самые светлые и нежные? А вся мерзость остается с нами и вечно торжествует. Неизменно обозляя нас. Тех, кто балансирует между добром и злом. Вопрос в пустоту.
Вот и обрыв. Тот самый. Все здесь напоминает о ней. Чайки. Все также носятся и тревожно кричат. Может быть она, в самом деле, теперь одна из них, как сказала ему тогда? Лиза, милая, ты позвала и я здесь, на нашем месте. Потрясающее место. Здесь можно встретить любимую тень. Нужно лишь закрыть глаза. И вот, ее нежные пальцы коснулись его лица, ласкают его волосы. “Глупец. Это всего лишь ветер”, — насмешливо скажут материалисты. Да что они вообще понимают?
Музыка, он слышит музыку. Лиза, любимая, ведь ты сама, как Музыка. Ты хотела песен. Будут песни. Самые прекрасные и нежные. Похожие на тебя. В них ты будешь жить. Ты будешь со мной…
***
Альбом получился очень тонким, лиричным, наполненным нежной грустью. И что странно, он стал успешным. Награды сыпались одна за другой. Вначале в родном Квебеке. Потом и международные. Количество поклонниц Клода увеличивалось в геометрической прогрессии. Они твердили его песни, как молитву. И на концертах мало кто мог сдержать слезы. Так глубоко и проникновенно звучал прекрасный голос Клода. Признания в любви летели к нему в бешеных количествах. Раньше он лишь посмеивался над всем этим. А теперь ему было грустно. Клод понимал прекрасно, что невольно стал объектом, на который изливаются потоки нерастраченной любви и нежности. Не нашлось того, кто смог бы понять и оценить эти хрупкие девичьи души. И они тянулись к нему, находя в его песнях, в его голосе те искры тепла, которые согревали их. Хоть ненадолго. Какие бы формы не принимала любовь, даже самые, казалось бы, нелепые, все равно это любовь. И смеяться над этим нельзя.