Моя мать уже упоминала о том, что я имею отношение к какой-то художественной галерее. Я снова напрягаю мозги. Раз я галерист, то вполне резонно, что я летела на встречу с художницей. Но увы! – не срабатывает. Слова Кэрролла не вызывают у меня отторжения, нет. Но и никаких воспоминаний тоже.
– Кажется, я пообещал вам, что когда вернусь в Нью-Йорк, то обязательно наведаюсь в вашу галерею и даже что-нибудь куплю для себя.
– Это вы серьезно? Или просто так, обычный светский треп? Такой необязательный флирт, что ли…
Он смущенно опускает голову и виновато улыбается. По лицу этого парня можно читать все, как по открытой книге.
– Я замужем! – на всякий случай напоминаю я ему.
Он снова пожимает плечами.
– Тогда все гораздо сложнее, чем я себе представлял.
Сложнее? Не понимаю! Что сложнее? Ничего не помню!
– К тому же вы еще совсем юнец! Полагаю, не больше двадцати двух?
– Двадцать восемь! Я просто выгляжу моложе своих лет. – Кэрролл делает глубокий вдох. – Но кажется, я вас порядком утомил. Пора мне сматывать удочки. Я ведь просто хотел поблагодарить вас, и все!
Я чувствую, как тяжелеют мои веки. Но прежде чем отпустить парня восвояси, я беру с него обещание, что завтра он снова навестит меня. Появляется медсестра и увозит его в палату. На прощание он кладет глянцевый журнал на мою кровать, рядом с фотоальбомами, заполненными фотографиями незнакомых мне людей. И я лишний раз задаюсь вопросом, прежде чем снова погрузиться в сон. Как так случилось, что я ничего не могу вспомнить из своей прежней жизни? А ведь она задокументирована буквально по часам… сотни снимков, и никаких ассоциаций. Никаких!
Пошли уже четвертые сутки после того, как я вышла из комы, полторы недели с момента авиакатастрофы. За это время меня подвергли всем известным на сегодняшний день тестам и обследованиям: МРТ, УЗИ, компьютерная аксиальная томография, пробы на содержание активного кислорода в крови, еще какие-то тесты, названий которых я просто не помню. Со мной имел беседу больничный психиатр, меня проверили на уровень интеллекта (скольких американских президентов вы можете назвать? Выяснилось, что ни одного, но тут вовремя подсуетился мой муж Питер. Он убедил психолога, что у меня никогда не было особой тяги к истории и знаю я ее из рук вон плохо). То есть я сдала массу анализов, прошла все обследования, но так и не приблизилась к главному. Вопрос о том, что именно вызвало потерю моей памяти, остался открытым.
Физически я тоже ощущаю себя пока не вполне в норме. Правда, сегодня с меня сняли шейный гипс, но запястье левой руки по-прежнему в лубке, там вроде обнаружена какая-то трещина. Синяки на спине – видно, повреждены несколько верхних ребер. Во всяком случае, стоит мне пошевелиться чуть сильнее обычного, и тут же острая боль пронзает все тело. Но в целом, если не считать многочисленные рубцы и струпья на лице, с моим телом все более или менее в порядке. Зато голова… То есть если бы не голова, то можно было бы сказать, что я почти здорова.
Мама повесила над моим изголовьем какие-то магические кристаллы. Говорит, они исцеляют. Видно, думает, что она умнее всех остепененных докторов со всеми их званиями и титулами, которые представляют, так сказать, официальную ветвь медицины. И конечно, продолжает без устали пичкать меня нескончаемыми просмотрами слайдов, запечатлевших мою прежнюю жизнь. Но ничего из тридцати двух прожитых мною лет так и не всплыло в моей памяти. Я спросила об отце. Где он? Мать сказала, что его больше нет с нами. Он ушел, когда я была еще подростком. Оказывается, он был очень известным художником. Но стоит мне начать задавать дополнительные вопросы об отце, и мама тут же дает задний ход. Она умело избегает ответов, обещает объяснить, как все было, потом, позже… Когда я окрепну и окончательно поправлюсь.
Вчера меня навестила Саманта, моя подружка по колледжу, мы с ней даже когда-то жили в одной комнате. По внешнему виду – кожа да кости. Худосочность почти на грани клинического истощения. Несмотря на смуглость кожи – кровь чернокожих предков дает о себе знать, – так и хочется освежить ее лицо каким-нибудь ярким гримом. Я узнала Саманту только потому, что она присутствует на множестве фотографий, в том числе и свадебных. Или сделанных где-нибудь на отдыхе: вот мы стоим обнявшись в фирменных майках женского землячества нашего университета, вот еще где-то… Десятки фотографий, на которых мы запечатлены с глуповатыми улыбками на лицах, как это бывает у молодых, когда впереди у них еще целая жизнь. Эдакие триумфаторы, которым ничего не страшно. Вот такой у нас настрой, а соответственно, и вид. А сейчас Саманта сидит рядом с моей постелью и с трудом сдерживает слезы. Впрочем, как и все другие – мама, мой муж Питер. И всем им это плохо удается. А потому я то и дело слышу подавленные всхлипы, шмыганье носом, от меня отворачиваются, становятся ко мне боком, подставляя плечо, на которое я якобы могу опереться.