А наказывать было за что. Едва гроза стихала, как отчаянный порыв единения с Богом проходил так скоро, что Марк не успевал моргнуть, а родители принимались на старое. Отец пил без всякой меры, охаживал жену и детей хлыстом – хорошо, коли не палкой – а после, когда сгущалась ночь, бесстыдно заставлял жену исполнять супружеский долг, уединившись с ней за грязной занавеской. Звуки, доносившиеся до ушей Марка, вызывали в нем отвращение, и он зажимал уши руками, чтобы не слышать, как довольно стонет мать. Будто не у нее под глазом лиловый синяк, а нога так и не зажила, заставляя ее хромать после дневной работы в поле.
Марк смутно представлял, что есть Господь, да и не очень верил в его существование. Священник в церкви толковал о всеобщей любви, милосердии и доброте. Мальчик, конечно, знал значение этих слов, но в своей недолгой пока жизни таких качеств у окружающих не встречал. Только старая Берта, приходящаяся матери не то теткой, не то сестрой, была добра к нему, давала поесть и иногда трепала по взъерошенной черноволосой голове, в то время как от родителей он получал лишь тычки и затрещины. Но Берта давно умерла, и Марк более не ждал от жизни особых радостей.
Однажды мимо деревни проходили паломники. Обычно так далеко они не забредали – деревня, где Марк жил с семьей, находилась в глубинке – но их сбила с пути непогода. Путники решили остановиться на ночлег в селе, а одного из паломников приютили родители Марка. Разумеется, ожидая, что это зачтется перед Всевышним. Иначе, какой резон кормить ужином тощего оборванца, лепечущего про свой священный долг?
Паломник отказался ночевать в доме, сославшись на то, что не желает тревожить хозяев и прекрасно отоспится в хлеву, на соломе. На самом деле, как подумалось Марку, гость просто хотел провести ночь в спокойствии и одиночестве. В доме это явно не представлялось возможным.
Марк помнил, как поразил его голос незнакомца – спокойный, размеренный и будто исполненный благодати. Именно это слово пришло на ум мальчику, когда монах беседовал с его отцом, стоя у порога. Прежде Марк не осознавал до конца, о чем вел речь священник, упоминая благодать. Теперь же понял.
Понял он и кое-что другое. Оказывается, помыслы не всех людей заключены в еде, выпивке и удовольствиях. Поговорив с паломником, который с охотой принял мальчика, Марк открыл для себя целый мир, полный доброты, любви, спокойствия – и веры. Истинной веры, которой дышало каждое слово из уст монаха. С широко раскрытыми глазами слушал Марк его речи, и к концу разговора твердо знал, чего хочет.
Поутру паломник, попрощавшись с приютившими его крестьянами, покинул вместе с братьями деревню, продолжив свой нелегкий путь. А через день, взяв немного хлеба и бурдюк с водой, Марк ушел из дома.
Он знал, куда идти – монах подробно описал, как добраться до монастыря, откуда пришел сам. А родители Марка будут только рады избавиться от лишнего рта. Без всяких сожалений и горечи, мальчик покинул родной дом. Он знал, что впереди ждет другая жизнь, которая, в отличие от прежней, будет достойной.
Так оно и случилось.
Марк улыбнулся губами Кристиана, вспоминая путь сюда. Как давно это было… И какое счастье, истинное, глубинное, обрел здесь Марк. Разве оно не стоило замерзших рук и ног, и ночных бдений во время молитв?
Поначалу Марк тяжело переносил строгий порядок и режим в монастыре, принявшем его, но вскоре сумел приспособиться, затем стал относиться к этому спокойнее, и настало время, когда он полюбил свою жизнь всей душой. Никого прежде Марк не любил, и вся его любовь обратилась к Господу, а после – к людям. Грешным, не верующим искренне, полным пороков – но созданиям Его. Осознав это, Марк стал помогать всем нуждающимся, и никогда не видел в том обузы или неприятности.
Кристиан всегда завидовал брату Марку. Как бы он хотел ощутить хоть часть того спокойствия, кое владело душой послушника! Особенно в его теперешнем положении. Интересно, что сказал бы Марк, окажись, напротив, на его месте? И узнав, к тому же, что является причиной несчастий Кристиана.
Поначалу юноша молчал о видениях. Он налегал на выпивку, старался все свободное время проводить в гуляниях как можно более безрассудных, стремясь отвлечься от одолеваемых мыслей. Но ночью все усилия шли насмарку – как бы сильно ни уставал Кристиан, как беспробудно ни напивался, он неизменно оказывался в монастыре, стены которого казались роднее собственного дома.