Этот лес не был таким уж большим, зато очень густым и темным. Он рос в естественной природной лощине — деревья терялись в ее складках и снова вырастали по бокам, перемежаясь низеньким кустарником и кусками белого известняка. Когда я углубился в лес, то уже не столько ехал, сколько катил свой велосипед. Я слышал где-то мурлыканье маленького ручейка. Солнечный свет брызгал сквозь густые заросли.
Еще немного — и я услышал голоса. Увидел мелькание голубого и зеленого. Вспышку серебряных спиц. Толстяк Гав, Железный Майки и Хоппо сидели на небольшой полянке, скрытые от чужих глаз листвой и зарослями кустарника. Они уже построили чуть ли не половину нашей халабуды, и выглядела она довольно внушительно — прутья, переплетенные вокруг навеса из гигантской сломанной ветки.
— Привет! — крикнул Толстяк Гав. — Неужели это — Эдди Мюнстр, сын Избивюнстера?
Это был новый прикол недели у Гава. Рифмовать все подряд.
Хоппо вскинул голову и помахал мне рукой. Железный Майки заморачиваться не стал. Я пробрался к ним через заросли и уложил своего железного скакуна рядом с их велосипедами — кстати, он был самым старым и ржавым из всех.
— А где Никки? — спросил я.
— Какая разница, — пожал плечами Майки. — Наверное, в куклы свои заигралась.
И он заржал над своей же шуткой.
— Не думаю, что она придет, — заметил Хоппо.
— Ох!
Я не видел ее с той самой вечеринки, хотя и слыхал, что она ходила по магазинам с Хоппо и Железным Майки. Мне начало казаться, что она меня избегает. Я надеялся, что мы с ней увидимся сегодня и все само собой встанет на свои места.
— Наверное, отец напряг ее поработать по дому, — сказал Хоппо так, словно прочитал мои мысли.
— Ну или просто бесится, что твой папаша надрал зад ее папочке. Бам!
Типичный Майки. Никогда не упустит возможность слегка взбаламутить воду.
— Ну… вероятно, он это заслужил, — сказал я.
— Ага, — сказал Хоппо. — И выглядел он так себе.
— Не знал, что священники пьют, — вставил я.
— Может, он пьет тайно. — Толстяк Гав откинул назад голову, забулькал, закатил глаза и вывалил язык. — Мня звут отец Мртин. Слава-ик-Господи!
И тут, прежде чем кто-то из нас успел что-либо сказать, заросли зашуршали и стайка птичек вырвалась из подлеска. Мы подпрыгнули, как перепуганные кролики.
На краю лощины стояла Никки и стискивала руль своего велосипеда. Мне почему-то показалось, что она уже давно там стоит.
Она оглядела нас:
— Ну и что вы расселись? Мы будем строить халабуду или как?
Впятером мы с ней быстро разделались. Получилось просто потрясно. Халабуда была такая огромная, что мы все смогли в ней поместиться, пусть и приходилось немного нагибаться. Мы даже соорудили дверь из веток с листьями, чтобы закрыть вход. Это была лучшая халабуда из всех, которые вам доводилось видеть, — только пока не подойдешь поближе и не рассмотришь ее как следует. Мы сидели снаружи, скрестив ноги, как индейцы. Нам было жарко, мы были исцарапаны до крови, но счастливы. И голодны. Поэтому решили достать наши сэндвичи.
Никки не заговаривала о вечеринке, и я тоже помалкивал. Мы просто вели себя как обычно. В детстве всегда так. Легко получается отпускать и прощать. Но с возрастом это становится все труднее.
— Папа дал тебе сэндвичи? — спросил Толстяк Гав у Никки.
— Он не знает, что я здесь. Я сбежала.
— На, держи, — сказал Хоппо, вынул из оберточной бумаги с логотипом клининговой фирмы пару сэндвичей с сыром и протянул их Никки.
Вообще-то мне нравился Хоппо, но в ту минуту я его ненавидел, потому что он меня опередил.
— Тогда возьми и мой банан, — добавил Толстяк Гав. — Я их не очень-то люблю.
— И мой сок, — быстро вставил я, не желая оставаться в стороне.
Железный Майки вгрызся в свой бутерброд с арахисовым маслом. Он ничего предлагать не стал.
— Спасибо, — сказала Никки, покачав головой. — Но мне уже пора. Папа заметит, если я не вернусь к ланчу.
— Но мы же только закончили строительство! — возразил я.
— Простите. Я не могу остаться.
Она залезла рукой под футболку и помассировала плечо. Только тогда я заметил на нем гигантский синяк.
— Что с твоим плечом?
Она быстро опустила рукав.
— Да ничего. Ударилась об дверь. — Она торопливо встала. — Мне пора.
Я тоже встал.
— Это все из-за той вечеринки? — спросил я.
Она пожала плечами:
— Папа все еще злится. Но скоро это пройдет.
— Мне жаль, — сказал я.
— Да ладно, не стоит. Он это заслужил.