— Волки позорные! Сучары! Козлы вонючие! Падлы бацильные! Эх, погубили, суки, погубили молодость мою…
Мы с Юрком покачали головами. Какая, однако, словесная невоздержанность, какая грубая лексика! Ну и молодежь пошла! Кому мы препоручим будущее страны?
Девица опять почмокала губами и затихла.
— Тебе первому скажу, — повторил Юрок, — я тогда твердо решил, что жить после операции — если отрежут яйца — не буду. Я уже и веревку припас. И мыло. Полагаешь, вешаться — пошло? Я так не думаю. Очень симпатичная и достойная смерть. Не понимаю, почему тебе не нравится… Висишь себе так, болтаешься, глаза выкачены, голова с приятностью склонена набок… Я был настолько поглощен своим горем, что, скажи мне, завтра вместе со мной полетит в тартарары весь мир, я бы только обрадовался: до такой степени я завидовал тем, кто будет жить тогда, когда меня не станет. С какой это стати другие будут жить, а я — нет?! Как это так — земной шарик будет вращаться как ни в чем не бывало, вместо того чтобы взорваться вместе со мной и со всеми своими потрохами?.. Ты не представляешь себе чувств приговоренного. Внутри тебя, помимо твоей воли, под влиянием некой силы, исходящей из глубин потрясенного сознания, возникает отчуждение. Отчуждение от жизни, от живых людей… Моментально меняется твое отношение абсолютно ко всему. Уже ничто не может тебя увлечь… Каждую твою мысль сопровождает мысль о смерти… Каждую! И потом, за сорок лет я так привык к себе, что расставаться с жизнью ужасно не хотелось! Мне было так жалко самого себя, такого славного, лысого, носатого, что я пару раз ночью под одеялом даже всплакнул!
Юрок приложил к носу платок и оглушительно высморкался.
— И вот, выхожу я из больницы. Целый и невредимый. В моих ушах еще звучат извинения врача, которого я сразу же, вместо того чтобы хорошенько вздуть, на радостях простил и даже, растрогавшись, расцеловал. Дождь, помнится, лил, как из ведра. А я иду по улице, шлепаю по лужам, плачу и смеюсь. Прохожие на меня смотрят, удивляются. Думают, наверно, тронулся парень. А я был просто счастлив. Беспредельно счастлив! Вот тогда я понял, что счастье в самой жизни. В цветке, который ты держишь в руке, в дыхании девушки, которая лежит рядом, в каждом дне, осознанно или бессмысленно тобой прожитом. Жизнь — дар бесценный и незаслуженный… А жизнь, старик, заслужить надо. Заслужи… а главное… — громко зевнув, он поднял вверх указательный палец: — А главное — это яйца! Всё познается в сравнении. И не просто в сравнении, а в сравнении со смертью. Смерть мерило всего…
Юрок уронил голову на грудь и так — с поднятым пальцем — уснул. Я укрыл его пледом и оставил спать в кресле.
Потом, погасив свет, на цыпочках вышел из комнаты.
Глава 3
…За окном гулял ветер. Я лежал в спальне, смотрел в потолок, по которому беспорядочно бегали пятна света от уличного фонаря, и думал. Множество вопросов копошилось в моей хмельной голове, и главным из них был — зачем? Зачем все это?..
Потом на меня навалилось непреодолимое желание куда-нибудь убежать, уехать, забиться в нору, чтобы меня никто не нашел. А лучше — вообще исчезнуть… И я уснул.
Во сне за мной, по пустынной площади, вокруг огромной башни с часами, которые все время показывали три часа, гонялся неизвестный с большим кривым ножом. И вот он меня настиг. Но вместо того чтобы зарезать, он потребовал денег…
Я проснулся и понял, что проснулся потому, что мне было жаль расставаться с деньгами… Некоторое время я лежал с открытыми глазами, потом зажег ночник и посмотрел на часы. Три часа… Как на башенных часах во сне. Я усмехнулся, перевернулся на другой бок и снова заснул. И спал на этот раз без сновидений.
Каждый из нас ждет, что с ним произойдет что-то необыкновенное. Вроде чуда… Именно с ним… Можно прожить в этом ожидании множество лет. Каждый из нас, ненароком узнав, что неизлечимо болен, продолжает до последнего мгновения верить в чудо, которое исцелит его. Таков человек.
Мы верим в чудо, когда других надежд не остается… И в этом наша слабость… Или сила? Умирая, мы, до той поры отрицавшие Бога, вдруг становимся ревностными христианами и ищем в вере в загробную жизнь отдохновение и последнюю отраду. Меня ни разу, подобно Юрку, не приговаривали к испытаниям, за которыми маячила смерть. Но я знаю, что это такое — быть на краю.
Оказывается, для этого не обязательно умирать самому…
…Как славно быть вольным художником! Как хорошо утром, после попойки, проснуться и, почесывая живот, покойно лежать под одеялом, зная, что тебе не надо никуда спешить.