– Я позаимствую ладью? – спросила девушка ровным голосом.
– Боюсь у меня нет выбора, – Филипп снова натянул улыбку, но в ней отчетливо читалось раздражение к ситуации. Лавуан не умел проигрывать.
Писатель проиграл достаточно быстро. Эндшпиль для него всегда был кошмаром. Мало того, что нужно быть невероятно внимательным, просчитывая ходы на два – три шага вперед, еще и нужно это делать на высокой скорости, ведь чаще всего на улицах города практиковался блиц, где не очень-то приветствуется подолгу думать над ходом. В итоге ему был поставлен мат.
– Вы хорошо играли, – подытожила девушка. – Мелани Марсо, – она протянула руку.
Какое красивое имя. Жаль, что не Эдит, тогда бы она идеально подходила под ту самую Эрато, что я ищу.
Писатель, будучи натурой творческой, помимо всяких глупых суеверий, еще был и любитель подбирать под ту или иную идею правильные цифры, имена, названия и прочую ерундистику. Когда ему сказали, что предстоит работа над любовным романом, он принялся искать свою музу непременно на букву «Э», ведь всем образованным, и не только, людям известно, что именно Эрато является музой любви, и кто как ни она должна дать ему вдохновенье для написания романа.
– Филипп Лавуан, – француз поцеловал руку. Рука пианиста. Длинные тонкие грациозные пальцы и общая худоба, делали девушку очень красивой. – Вы пианистка?
Девушка немного свела свои тонкие черные брови вместе так, что ее светло-карие глаза выдали взгляд истинного хищника, какой-нибудь рыси или американской пумы.
– Вовсе нет, – Мелани отвела взгляд.
Тема ее расстроила, это было сразу видно. Скорее всего ее заставляли заниматься музыкой вопреки ее желанию. Не став развивать разговор в этом ключе, дабы не расстроить приятную собеседницу, Филипп предложил:
– Еще партию?
Мадемуазель Марсо, а она была незамужней, ведь писатель, даже при всей своей невнимательности обнаружил отсутствие обручального кольца на пальце, сразу изменилась в лице и принялась расставлять фигуры. В этой партии Лавуану также не удалось продемонстрировать свои феноменальные навыки игры, по причине отсутствия оных. Но теперь Филипп просто наслаждался игрой, не пытаясь прыгнуть выше головы. Фигуры оживали на поле битвы, в голове писателя были четкие образы того побоища, которое устроили два монарха в надежде на победу. Почему я раньше этого не замечал? Почему раньше мне шахматы казались скучнейшей игрой на земле?
Как бы ни восхищался Филипп процессом, результата он не достиг ни в этой партии, ни в последующих трех. Но, пожалуй, впервые в жизни Лавуан не убивался из-за поражения, а даже наоборот, игра его ободрила, хотя саму причину этого он найти никак не мог.
– Не расстраивайтесь, – начала утешать его Мелани. – Вы неплохо играете. Вам просто нужно больше практики.
Больше практики… Филипп слышал эту фразу, пожалуй, все свое детство. Она его, мягко говоря, раздражала. Из-за нее он постоянно находился в статусе «нераскрывшегося гения». Потенциал в целом есть, но нужно больше практики. Когда я уже стану состоявшимся гением?
– Все хорошо, – поспешил оправдаться писатель. – Было очевидно, что если девушка сидит одна подле шахматного стола в ожидании противника, то она искушенный игрок, до которого мне, увы, еще очень далеко. Я этот факт спокойно принимаю и не беру на свой счет. Даже наоборот, я восхищен Вашим уровнем игры и хотел бы сказать, что Вы достойны играть на больших турнирах! Почему я Вас там раньше не наблюдал?
Турниры по шахматам в городе были явлением весьма регулярным. Проводились даже сезонные чемпионаты. Летний чемпионат так и вовсе всегда был богат на высоких мастеров, ведь сюда, на юг Франции, любили съезжаться игроки со всех уголков матушки Европы, чтобы погреть свои кости. Сам Филипп был частым гостем на таких мероприятиях. Пусть он сам и не был большим любителем почесать языком, само созерцание иностранцев, их рассказы о жизни в других странах, служили писателю отличным подспорьем для написания глубоких пьес. Его персонажи уже не были карикатурными иностранцами и пускай в отдельных моментах Филипп и позволял себе некоторые вольности, того фарса, который происходил в пьесах других писателей, не было.
– Большинство шахматистов не садятся играть с женщиной, – голос мадемуазель Марсо резко поник. Не от того, что, как сказали бы эмансипированные девушки, «ее права были нарушены», а от упущенной возможности поиграть с настоящими мастерами своего дела.