– Предлагаю пообедать у нас… на квартире, ― вдруг сказал Полуянов так буднично и спокойно, как будто он присутствовал не на встрече людей, объявленных в розыск, а на сборе старых школьных товарищей, которые сейчас решали, где бы продолжить своё милое дружеское общение. Я проверил рукой бумагу, лежавшую в правом кармане моей куртки, бумагу, в которой мы с Сарычевым объявлялись особо опасными преступниками, – может быть, она уже исчезла, и всё благополучно разрешилось? Но нет, чуда не произошло.
Полуянов повернулся ко мне:
– А вас, Руслан, думаю, уже ждёт штрудель с вишней. ― Он улыбнулся. ― Теперь вы от этого пирога уже ни за что не отвертитесь…
Часть третья: Мы
Глава 20
Поймав частника, мы доехали до перекрёстка проспекта Вернадского и улицы Удальцова. По пути, вжавшись в кресло, я с опаской поглядывал на проезжавшие мимо милицейские машины и гаишников, стоявших на перекрёстках. Мне казалось, что нас должны обязательно остановить и задержать. Бумага с моей фотографией в кармане не давала мне покоя, она жгла меня. Я всё прекрасно понимал и должен был спокойно относиться к ней, как к предсказуемому ходу противной стороны в череде событий, в которые судьба втянула меня. Но в сердце поселилось вместе с тревогой неизвестно откуда взявшееся, необъяснимое чувство вины. Как будто сам факт того, что я оказался в списках разыскиваемых преступников, есть прямое подтверждение моей общественной опасности не только в глазах окружающих, но и в своих собственных представлениях. Охватившее меня необычное чувство было похоже на внутреннее признание своей виновности и причастности к преступлению – и это чувство было на удивление сильным.
Полуянов попросил остановить машину на перекрёстке, а потом мы ещё долго шли через парк пешком. Видимо, Полуянов не хотел, чтобы случайные водители запомнили адрес его убежища. Вскоре мы добрались до жилого двенадцатиэтажного дома и на лифте поднялись на последний этаж. Сердце бешено стучало, я пытался спрятать волнение, но у меня это плохо получалось. Во мне боролись два чувства: непреодолимое желание увидеть Карину и потаённое до сих пор чувство обиды – ведь она мне так и не рассказала правду и, ничего не объяснив, скрылась с отцом.
Когда Полуянов нажал на кнопку звонка, я услышал за дверью торопливые и легкие шаги. Дверь квартиры быстро распахнулась. Карина стояла на пороге и не сводила с меня своих больших голубых глаз. Полуянов с Сарычевым зашли в квартиру и прошли в гостиную, мы остались одни в коридоре. Она обняла меня и прижалась к груди, потом отстранила и посмотрела прямо в глаза.
– Боже… боже, ― прошептала она. ― У тебя всё в порядке? Ты не ранен, у тебя ничего не болит?
Она покрутила меня, как будто пыталась удостовериться, что у меня все руки и ноги на месте и целы. Это неподдельное чувство беспокойства было так непосредственно и открыто, что я не удержался и рассмеялся.
– Что ты смеёшься, дурак! ― воскликнула она, хлопнула ладонью мне по груди и заплакала. ― Я так боялась за тебя, так боялась…
Карина, всхлипывая, снова прижалась ко мне, сильно обхватив руками. И откуда у этой хрупкой маленькой девушки столько сил, подумал я. А она всё всхлипывала и шептала.
– Боже, как я боялась… ― тихо повторяла она, не отпуская меня из объятий.
А я улыбался. Я был счастлив, откровенно, беззастенчиво счастлив, осторожно гладил рукой мягкие, пушистые волосы Карины и дышал её теплом. Я растаял, забыл все обиды и подозрения. Она была здесь, она была со мной, и мне больше ничего было не нужно, ну совсем ничего…
– Карина, пора обедать, а то наши гости проголодались, ― выглядывая из дверей комнаты, осторожно сказал Полуянов, посмотрел на нас, понимающе улыбнулся и исчез.
Карина быстро вытерла слёзы, мило по-детски шмыгнула носом и подняла на меня свои немного влажные, широко распахнутые глаза, открытые и беззащитные.
– Ты мне расскажешь… Ты мне всё потом расскажешь, ― прошептала она. ― Я так ждала тебя, Руся.
Я смотрел на неё и кивал головой, как китайский болванчик, все слова для меня потеряли значение. Я прижал её к себе. Она была рядом, а значит, всё было хорошо.
Перед обещанным штруделем мы с удовольствием навернули кастрюлю борща и очистили сковородку домашних котлет с картошкой. Карина была радостно взволнована. Она не могла скрыть своего настроения, её глаза светились от радости. Я ж не мог оторвать от неё взгляда – сейчас она была как никогда красива. Карина суетилась, мило улыбалась и часто еле заметным движением поправляла свои волосы. Она виновато оправдывалась, говорила, что отец её поздно предупредил, что она очень торопилась, и, возможно, не всё получилось так, как она хотела. Полуянов расположился во главе стола, был задумчив, немногословен и почти беспрерывно курил, стряхивая пепел в маленькую хрустальную розетку для варенья. Он был подчёркнуто спокоен, и это удивительным образом уравновешивало общее возбуждение встречи и непривычность ситуации.