– Да.
– А Миша?..
Сарычев разочарованно бросил:
– Так надо.
У меня оставался ещё один вопрос:
– Кто такой Джузеппе Сантини?
– Не догадываешься? ― лукаво поинтересовался Сарычев.
– Под этим именем в Россию въехал Полуянов?
– Абсолютно точно.
Теперь мне всё стало ясно, и я положил газету на тумбочку.
– Завтра тебе передам твои показания, прочитаешь и подпишешь, ― деловито сказал Сарычев.
– А что же произошло с перстнем? ― спросил я.
Сарычев раздражённо, как будто отмахиваясь от надоевшей темы, махнул рукой и резко бросил:
– Да не было, скорей всего, никакого перстня Соломона! ― Сарычев помолчал, что-то обдумывая. ― То есть, может быть, вся эта история с реликвией тамплиеров и имеет под собой какое-то реальное основание, только у Селиных никогда не было настоящего перстня. В разбитой фальшивке Надежда Селина признала тот перстень, который хранился у неё на протяжении двенадцати лет.
– Где же тогда настоящий перстень? ― воскликнул я, попытавшись даже приподняться на кровати.
Сарычев встал, движением руки показав мне, что лучше всё-таки мне лежать.
– А этого никто уже не узнает, ― произнёс он. ― Перстень, если он реально существовал, могли подменить ещё сотни лет назад… Так и получилось, что вся эта странная и страшная история случилась из-за осколка зелёного стекла… М-да, вот она печальная правда.
Я положил голову на подушку. Серая грусть пробралась ко мне в сердце. Тайна растаяла на моих глазах. Водоворот событий, который сломал не одну жизнь, на поверку оказался бешеной сумасшедшей погоней за призраком, который растворился, не оставив по себе никакого следа. Всё пусто и нет никакого тайного смысла. Кругом иллюзия…
– Ты береги себя, ― сказал Сарычев на прощание.
– Хорошо, товарищ майор, ― пообещал я вяло.
– Подполковник, ― важно поправил меня Сарычев, подняв указательный палец. ― Уже подполковник.
Я улыбнулся:
– Хорошо, товарищ подполковник.
– Слушай, и давай уже на «ты» перейдём, наконец. Договорились, Руслан?
– Договорились, Иван. ― Моя рука оказалась в ладони Сарычева, и он её крепко и радостно, но со всей осторожностью пожал.
«Но неужели перстня не было?» ― цепляясь за тающую надежду, тоскливо подумал я, смотря прямо в глаза Сарычева.
– Поправляйся и приходи ко мне на работу, ― сказал тот. ― Толковые ребята нам нужны.
Я виновато улыбнулся и отрицательно покачал головой. Сарычев с сожалением вздохнул и встал.
– Что я могу ещё для тебя сделать? ― спросил он перед уходом.
– Скажи, где похоронены Алексей и Бурят, ― попросил я. ― Теперь я их вечный должник…
Скоро мне позволили вставать и разрешили свидания. В первый же день после этого ко мне прорвалась моя мама. Я почувствовал, что её нервное возбуждённое волнение немного улеглось лишь тогда, когда она обняла меня и увидела улыбку на моих губах.
– Но как же так получилось?! ― воскликнула она, вытерев платком набежавшие вдруг слёзы. ― Боже, как же так произошло, Руся?!
Я успокаивающе гладил маму по руке и вдохновенно врал, что до злополучного дня, когда меня ранила шальная пуля, я находился в командировке в Самаре, а в день возвращения зашёл к знакомому, жившему на Удальцова; а там – такая вот заварушка… Но теперь всё просто прекрасно, да и врачи это могут подтвердить – скоро должны уже выписать. «Эх, мам, знала бы ты, сколько у меня для тебя новостей, ― думал я. ― И самая главная, что ты, возможно, скоро станешь бабушкой. Не об этом ли ты мечтала и корила меня за то, что твой единственный непутёвый сын ходит бобылём и совсем не собирается заводить семью… ― Я улыбнулся про себя. ― Однако сейчас об этом я не могу тебе ничего сказать. Время всё расставит по своим местам».
– Ты везунчик, ― успокоившись, тихо и радостно говорила мама. ― У нас в роду Колмогоровых, что по моей линии, всегда мужикам везло.
– Везунчик… ― машинально повторил я, задумавшись. ― И в чём же им так везло?
– Вообще, в жизни, ― ответила мама. ― Дед твой Константин Михайлович, всю Отечественную войну прошёл, воевал с сорок первого по сорок пятый, два раза был в окружении, три ранения, одно очень тяжёлое – осколок чуть не перебил артерию, но судьба миловала, вернулся с войны живой.
Я кивнул, вспоминая старые рассказы матери о своей семье.
– А про прадеда твоего я не рассказывала? ― встрепенулась мама.
– Это который был белым офицером и воевал у Корнилова? ― устало спросил я.
– Да, да, ― подтвердила мама. ― Он самый. На Первой мировой воевал, был ранен, три Георгия имел, четвёртым не успели наградить, хотя, и получил представление – случилась революция… Потом гражданская война, он один из немногих добровольцев, выживших в знаменитом Ледяном походе Корнилова. После победы красных эмигрировать не стал, подправил свою биографию и остался в России, устроился работать учителем и спокойно дожил до старости… Удивительная у твоих деда и прадеда судьба была. Такое впечатление, что Бог их хранил, оберегал от смерти, определив для них какую-то цель, достигнув которую, они могли уже спокойно уйти. ― Мама ласково, с улыбкой поправила мою сбившуюся чёлку. ― Кстати, я тебе раньше не говорила, прадед твой был дворянином, и фамилия у него была совсем не Колмогоров. Колмогоровым он записался после того, как решил остаться в Советской России.