Я помнил отдельные яркие образы этой сумятицы сновидений. И среди них особое место в эту ночь принадлежало улыбке. Мягкая, непонятная, немного печальная улыбка абсолютно незнакомого лица врывалась в сон деталью, проплывала ненавязчивым фоном, касалась кончиками губ моего горячего лба, гася очередную напряженность во сне. Это была особая улыбка, своей силой и яркостью подавляющая любой другой образ. Я чётко осознавал, что были лицо, нос, глаза у этой улыбки, но они всякий раз пропадали в необъяснимой мутности. Снова и снова всплывала та же самая картина сна. Улыбка тянула к себе, привлекала своим спокойствием, неповторимостью, своей всеобщей завершённостью и тотальностью представления. Казалось, именно улыбка управляла моими снами, определяла их особый смысл и череду сменявших друг друга впечатлений.
Когда в очередном наваждении сна, в которое я погрузился после краткого пробуждения, вновь появилась всемогущая улыбка, она вдруг стала медленно приближаться, пробуждая во мне необъяснимое чувство беспокойства. Мутное неопределённое лицо с неповторимой улыбкой становилось всё ближе и ближе к моему лицу. Лицо не имело никаких черт, граней, оно отдало всю свою силу недвижимой, завораживающей улыбке, которая медленно, но уверенно приближалась ко мне. И с этим приближением меня охватывало всё более глубокое, нервное чувство беспокойства. Когда это чувство вдруг приобрело формы ночного страха, я проснулся.
Уже наступило яркое июньское утро. Комната наполнилась солнечным светом и звуками. Я чувствовал себя разбитым, и мне это определённо не нравилось. У меня были большие планы на сегодняшний день, и я совсем не хотел, чтобы они были нарушены из-за беспокойной ночи, превратившей отдых в процесс противостояния разума и впечатлений. С разбитой головой я вылез из кровати и медленно побрёл в ванную. Тянуло обратно под одеяло, этому странным образом способствовало яркое солнечное утро, разрушившее тишину ночи. Но часы уже показывали десять, и надо было приниматься за дела.
Я принял холодный душ, который на время выбил из меня дремоту, наскоро сварил и выпил крепкого чёрного кофе, вернулся в комнату. Смятая неубранная постель, стулья с разбросанной одеждой и большой письменный стол, заваленный книгами и исписанными листками бумаги. За книгами и черновиками я откопал свой старенький ноутбук и включил его.
Я сел на стул, подобрав ноги, и вяло уставился в светящийся жидкокристаллический экран компьютера. «Жаль, что я не курю», ― пролетела какая-то шальная, непонятная мысль. «Да, если бы я курил, я мог бы еще минут пять посидеть на кухне, попускать в никуда струйки сигаретного дыма… Может быть меня посетила какая-нибудь светлая мысль… Но я не курю», ― печально подытожил я. «А может, попробовать?» ― Мысль оказалась навязчивой. Я бесцельно щёлкал мышкой, разглядывая клавиатуру. Окунувшись в безмятежное созерцание, я смотрел в расплывающуюся точку, размышляя о вреде и пользе курения.
Наконец я перенёс своё внимание на текст, чёрненькими буквами выползающий на экран компьютера, и как-то особо остро осознал бессмысленность своих размышлений. «Бред!» ― воскликнул я про себя, встал со стула и побрёл на кухню – снова пить кофе.
Две недели назад я взял на работе месячный отпуск для написания кандидатской диссертации. Три года я успешно совмещал учёбу в аспирантуре исторического факультета МГУ и работу в одной небольшой компании, занимавшейся оптовой продажей книг. Перспективы учёного-историка были для меня очень туманны, и, хотя я в своё время был не самым плохим студентом, и мне даже предлагали остаться работать на кафедре, полностью посвятить себя изучению и преподаванию истории я не мог. Продажа книг давала вполне приличный стабильный заработок, о чём можно было забыть, если посвятить себя науке. Научное поприще оставалось в наше бурное время достаточно неблагодарной в смысле заработка стезёй, и совсем немногие молодые преподаватели решались посвятить себя ему.
Тем не менее за три года аспирантуры у меня появился неплохой материал для диссертации. И чтобы логически завершить своё обучение в университете, я решил написать кандидатскую работу. Вначале мне понадобилось определённое усилие воли, чтобы решиться сесть за письменный стол и попытаться создать текст диссертации. Но первые две недели отпуска не прошли даром. Первая глава диссертации была практически готова, но не хватало последнего штриха. Силы интеллектуального штурма, предпринятого мною в последние две недели для написания «Особенностей ментальных представлений средневекового европейского торговца» – а именно так называлась первая глава диссертации, – были уже на исходе. Мне хотелось скинуть оковы средневекового миропонимания, научному анализу которого я посвятил две недели, практически не вылезая из-за письменного стола, и переключить своё внимание на что-нибудь другое.