Ночью опять появилась она, моя неподражаемая и сумасшедшая улыбка. Заметная периодичность и стойкость образа уже совсем не удивляла. Мой потревоженный разум старался если уж не разгадать загадочные игры подсознания, то хотя бы отследить и запомнить бешеные танцы врывавшегося в мой сон странного прилипчивого образа. Улыбка была неуловима. Она случайным образом выплывала передо мной, но только я пытался разглядеть лицо её хозяина, вдруг мгновенно исчезала, тая в воздухе как туман. Эта удивительная игра стоила мне особого напряжения внутренних усилий. Сон, даже если и был ночным порождением моего разума, совсем не хотел раскрывать свои секреты, дразня своей летучей непостижимостью. Скоро утреннее пробуждающее усилие и проникавшее вместе с ним в моё сознание беспокойство стали потихоньку разрушать нагромождение сновидения. Чувствуя приближение финала, уставший и разбитый, я совсем было отказался от тщетных попыток поймать мой образ, как вдруг мечущаяся улыбка стала обретать особые черты. Из дымки неопределённости сна выплыло смуглое мужское лицо восточного типа с прямым, красивым носом и тёмными, пронзительно грустными и безумными в своей особой выразительности, глазами. Чёрные как смоль, длинные, густые, вьющиеся волосы делали образ незнакомца особенно сильным. Страшная улыбка прилипла к его лицу. Неподвижный, сильный, завораживающий взгляд мужчины как будто впился в меня своей жгучей разрушающей агрессивностью. Казалось, этот взгляд проникает внутрь меня, с интересом изучая мою душу. Я был не в силах сопротивляться и отвести свой взор от тёмных глаз незнакомца, который полностью парализовал мою волю, превратив меня в обездвиженное страхом существо. Вполне реальная, а не воображаемая дрожь пробежала по моему телу. Вдруг неожиданный внешний шум отвлёк меня. Незнакомец как будто заметил это, его глаза смягчились, а получившее движение лицо задёргалось в загадочном, абсолютно беззвучном, злом смехе. Поражённый этим представлением, я наблюдал, как образ медленно исчезает, оставляя в моей памяти свой смех.
Я быстро провалился в утро и проснулся. Широко открытыми глазами я ловил свет, заливший мою комнату, и постепенно приходил в себя. За дверью послышался шум. Кто-то, чертыхаясь по поводу оброненной вещи и стуча каблуками, поднимал неизвестный тяжёлый предмет с пола. Я шевельнулся и осмотрелся, лежа в постели. Моя подушка и простыня были абсолютно мокрыми от пота. Дверь открылась, и в комнату заглянул Алексей, державший в руках большие настольные часы.
– Разбудил? Ну, извини… А вообще, уже десять, так что пора вставать, – сказал он и закрыл дверь, унося с собой свою странную ношу.
Понедельник, как и большинство предыдущих дней, начался с завтрака холостяка, с яичницы. Ребята, видимо, бравшие пример со своего начальника Сарычева, бесхитростно злоупотребляли этим. Я, всегда благосклонно относившийся к этому простому мужскому блюду, за несколько дней заключения успел порядком от него устать.
В этот день моими кураторами были Алексей и Миша. Михаил, никогда не появлявшийся ранее в рядах моей квартирной охраны и постоянно сопровождавший Сарычева, на этот раз заменил заболевшего Юру. День был уныло похож на все другие дни моего заключения, если бы не одно обстоятельство – сегодня вечером я должен был встретиться с Пахомовым. От моего признания зависело всё, но я так и не решил, что должен был сегодня сделать – открыть место хранения письма или сохранить его в тайне.
Я старался соблюдать распорядок дня, и после обеда, по заведённой однажды традиции, время было предоставлено деревянной войне – как всегда в эти часы мы с Алексеем играли в шахматы. На этот раз преимущество было на моей стороне, когда вдруг раздался громкий полифонический звонок мобильного телефона. Мы переглянулись. У нас телефонов не было.
– Мишкин, наверное, ― заметил Алексей, погружённый в варианты шахматной комбинации, и сделал ход ладьёй.
В дверях гостиной появился Михаил.
– Майор звонил, будет через пять минут, ― сказал он, с любопытством наблюдая за расположением фигур.
– А почему он тебе на мобильный позвонил? ― удивился Алексей, не отрывая глаз от доски. ― Обычно он не предупреждает о своём появлении.