Дед Израиль, в отличие от часто снящегося деда по маме, Аркадия Клячко, мне ни разу запомненно не снился; но незримое присутствие его и помощь с юности органически ощущаю, особенно в драках и мужских ручных работах, которые очень люблю. Тайна его судьбы уже не болит во мне, как прежде болела, а принята как жизненная данность, вместе с сомнениями биологического самотождества – Леви ли я, или человек с неизвестной фамилией и восьмушкой германской крови. Возможно, анализ ДНК это легко прояснил бы, но какое это имеет значение? Пушкин вот точно был на восьмушку немец – по прабабушке Христине Шеберг, жене эфиопа Абрама Ганнибала, вносителя еще одной его восьмушки, темнокожей – и что?..
Дальнейший рассказ веду по заготовкам книги «Доктор Мозг. Записки бредпринимателя». Повествование идет в режиме диалога с собеседницей Ольгой Катенковой.
О тех, кто сам призвал смерть, горюешь неисцелимо, ибо веришь, что они могли еще долго жить.
Выписка третья. Душа и мозг: материнская плата
Это прошлое еще не не наступило.
ВЛ – Таня была младшей дочерью моего дяди, Юрия Клячко, известного физико-химика.
ОК – Клячко – фамилия, вашим читателям знакомая.
– Да, я дал ее одному из героев книги «Нестандартный ребенок» – юному гению Владику Клячко. Юрий Аркадьевич тоже был своего рода гением, у него была безграничная память, потрясающая эрудиция и фантастическая умственная вместимость. Но характер и судьба совершенно иные. О жизни его можно написать захватывающий роман, а по научным изысканиям, и ныне не устарелым, получившим многоветвистое развитие в трудах других ученых, составить полезную обзорную монографию. Только вряд ли кто-нибудь за это возьмется.
– А вы?
– Не рискну. От областей его исследований слишком далек. А к семейной истории, наоборот, слишком близок.
Таня, любимая дяди Юрина дочка и моя любимая кузина, заболела психически с 13 лет.
– В одной из ранних книг вы об этом рассказывали.
– Далеко не все; теперь расскажу побольше, но тоже еще не все, ибо живы другие родные люди, которых это касается непосредственно и болезненно.
Таня была старше меня на два с половиной года, дружили мы с малолетства, душевно были очень близки. По характеру была существом солнечным: добрая, общительная, веселая и смешливая, нежно преданная родным и друзьям. Никакой замкнутости, никаких странностей, синтонная, эмоционально теплая, адекватная.
Таня и я. Тане 10, мне 7 с половиной лет.
И умненькая была, не поверхностная, вникающая, любила читать. С живым воображением, с юмором. На этом мы особо сошлись: вместе сочиняли разные диковинные и смешные истории про людей и зверей, разыгрывали в лицах, продолжали и усложняли, как сериалы, создавали целые миры. Были у нас и сокровенные детские мечты, и тайны от взрослых. Однажды признались друг другу в любви и поклялись всю жизнь дружить, а в старости пожениться.
– Почему в старости?
– Мы уже знали, что братьям и сестрам жениться не разрешают (друг дружку считали не двоюродными, а родными). Но в глубокой старости, решили мы, пожениться можно и брату с сестрой.
– Лет в восемьдесят?
– Пораньше – в тридцать. Нам этот возраст казался уже преклонным. И вот пришел к Тане возраст подростковый. Мне было десять с половиной – еще ребенок; а тринадцатилетняя Таня уже приобрела признаки девушки, стала тонко красивой лицом, но телом, рано обретшим женственность, несколько неуклюжей. Спортивности в ней не было, девчоночьего кокетства тоже не было.
Что-то странное стало с Таней происходить, сперва изредка, потом чаще и чаще. В первый раз я это увидел за общесемейным обедом. За столом сидели двое взрослых друзей семьи, дядя Юра с женой Леной, еще двое их детей – старшая сестра Ирина и брат Саша – и мои родители со мной. Весело беседовали, шутили, смеялись. Внезапно, ни с того, ни с сего, Таня резко поднялась, лицо сделалось бледно-каменным, руки со сжатыми кулаками вытянулись вдоль тела. Зажмурила глаза и застыла.