Миссис Петтигру осмотрелась опытным глазом. Окрестные дома были все жилые, и укрыться негде, разве что в самих развалинах. Она прошла по запыленным ступеням, мимо неуместного строя обросших грязью молочных бутылок. Взломанная дверь была приоткрыта: она со скрипом подалась и растворилась настежь. Битый кирпич, обнаженный каркас штукатурки – дом виден был насквозь, до задних окон. На сквозняке зашелестела газетная бумага – или это крыса? Она попятилась, снова оказалась за дверями и прикинула, надо ли и сколько придется, сколько она сможет простоять в этом безлюдном проходе, чтобы углядеть, откуда же явится Годфри, откуда он подойдет к своему автомобилю.
Чармиан проснулась в четыре и почувствовала, что в доме пусто. Миссис Энтони уходила теперь примерно в два. Годфри и миссис Петтигру, должно быть, разъехались по своим делам. Чармиан полежала, прислушалась – неужели она и правда одна в доме? Ниоткуда ни звука. Она медленно поднялась, привела себя в порядок и, осторожно перехватывая перила, стала спускаться по лестнице. Когда она дошла до первой полуплощадки, зазвонил телефон. Торопиться она не стала, но телефон звонил и звонил. Она сняла трубку.
– Это миссис Колстон?
– Да, я вас слушаю.
– Чармиан Пайпер – так, или что-нибудь неверно?
– Да-да. Вы из газеты?
– Помните, – сказал он, – что вас ждет смерть.
– Боже мой, – сказала она, – последние тридцать лет, если не больше, я то и дело об этом припоминаю. Кое-чего я не помню, мне ведь все-таки восемьдесят шесть лет. Но о смерти своей не забываю, когда бы она ни пришла.
– Рад слышать, – сказал тот. – Пока что до свидания.
– До свидания, – сказала она. – А вы от какой газеты?
Но он положил трубку.
Чармиан пробралась в библиотеку и понемногу разожгла угасший камин. Наклоняться ей было трудно, и она посидела в кресле. Пора бы уже и чай пить, самое время. Она немного подумала, как насчет чая. Потом доковыляла до кухни, где миссис Энтони уже приготовила чайный поднос для миссис Петтигру. Но миссис Петтигру ушла. Чармиан вдруг почувствовала восторг и трепетание. Неужели она сама приготовит чай? Да, попробует. Чайник был тяжеловат. Наполовину наполненный, он стал еще тяжелее. И затрясся у нее в руке, болезненно оттягивая тощую, крупно испятнанную старческую кисть. Все-таки она подняла его и поставила на конфорку. Миссис Энтони, как она видела, пользуется электрической зажигалкой. Она попробовала – нет, не получается. Значит, спички. Она поискала глазами спички, но их нигде не было. Она вернулась в библиотеку и взяла из кувшина фитилек, их изготовлял Годфри. Склонилась к огню – о господи! – и подожгла фитилек. Потом осторожненько перенесла трепетный огонек на кухню, судорожно охраняя его и по мере сил придерживая трясущуюся руку. Наконец она зажгла газ под чайником и поставила на плиту заварочный – разогреваться. Потом села в кресло миссис Энтони и стала ждать, пока вскипит вода. Она ощущала в себе силу и бесстрашие.
Вода вскипела; она насыпала ложкой чай в чайничек; и тут началось самое трудное. Она приподняла и накренила чайник, отстранившись как можно дальше: кипяток немного плеснул на плиту, пощадив, однако, ее платье и ноги. Она понесла заварку к подносу. Чайничек разбултыхался, но она все-таки ухитрилась поставить его аккуратно и твердо.
Она взглянула на чайник с кипятком. Может, с кипятком-то не возиться? Пока что все удалось как нельзя лучше, жаль будет, если выйдет промашка и случится что-нибудь такое неприятное. Однако она по-прежнему ощущала силу и бесстрашие. Заварка – хорошо, но какой в ней толк, если нет кипятка? И Чармиан наполнила кипятком чайный кувшин, на этот раз обрызгав себе ногу, но не очень, не обожглась.
Когда поднос был приготовлен, ей подумалось, а не выпить ли чаю здесь, в кресле миссис Энтони.
Но она вспомнила, как прекрасно горит камин у нее в библиотеке. И посмотрела на поднос. Нет, поднос ей никак не унести. Придется носить одно за другим, пусть даже полчаса.
Так она и сделала, только единожды передохнув. Сначала чайник, который она сама поставила на каминную доску. Потом кувшин с кипятком – очень опасные предметы, чайник и кувшин. Чашку с блюдцем; еще одну чашку с блюдцем, на случай если вернутся Годфри или миссис Петтигру и захотят чаю; лепешечки с маслом; джем; две тарелки, два ножа, две ложечки. Еще пришлось сходить за тарелкой с печеньем «гарибальди», которое Чармиан любила макать в чай. Глядя на печеньица с изюмом, она живо припомнила, сколько разговоров про Гарибальди было в ее детстве и какие витиеватые письма писал ее отец в «Таймс»: их, бывало, зачитывали вслед за утренней молитвой. Три печенья по дороге соскользнули с тарелки и раскрошились на полу. Но она донесла тарелку, поставила ее на столик, вернулась и подобрала оброненное печенье до последней крошки. Обидно будет, если ее упрекнут в неряшестве. Впрочем, нынче она и вовсе страха не ведала. Под конец она пошла за подносом, накрытым миленькой салфеткой. Она нагнулась и подтерла лужицу возле плиты. Когда все было перенесено в комнату, она закрыла двери, пристроила поднос на низеньком столике у кресла и старательно расположила чайный прибор. Вся эта процедура заняла двадцать минут. Она благодарно продремала в кресле еще минут пять, затем осторожно налила себе чаю, плеснув на блюдечко совсем немного, но и это немного было слито в чашку. Все как обычно, только что она в блаженном одиночестве и кипяток немного остыл. И она принялась пить чай, наслаждаясь каждым глотком.