Поэт дико ухмыльнулся. И в это время благодетельно зазвонил телефон, стоявший на столике неподалеку от кресла Гая.
– Подите снимите трубку, – сказал Гай Тони.
Но Тони не сводил глаз с Перси Мэннеринга, все еще сжимавшего клюку.
Телефон продолжал звонить.
– Если вы озаботитесь аппаратом, то я, как велено, возложу на стол бумагу, – сказал Тони, – ибо не дано человеку делать то и другое зараз. – Он выдвинул ящик и извлек оттуда лист бумаги.
– Ах, это опять ты, – сказал в телефон Гай. – Слушай, сыночек, мне сейчас, ей-богу, не до тебя. Ко мне пришел друг-поэт, и мы как раз собрались выпить.
Ясный мальчишеский голос спросил:
– А это кто у вас, мистер Перси Мэннеринг?
– Само собой, – сказал Гай.
– У меня к нему несколько слов.
– Это вас, – сказал Гай, протягивая трубку Перси.
– Меня? Что за вздор, как это меня?
– Вас, вас, – сказал Гай, – тут один школьничек вами интересуется.
– Алло, кто говорит? – недоверчиво прогудел в трубку Перси.
– Помните, что вас ждет смерть, – сказал мужской, вовсе не мальчишеский голос.
– Мэннеринг у телефона. Перси Мэннеринг.
– Ему и сказано, – отрубил голос, и раздались гудки.
Перси растерянно оглядел комнату.
– Да это тот самый, про которого все говорят, – сказал он.
– Тони, где выпивка? – потребовал Гай.
– Он, он самый, – прорычал Перси, и глаза его жадно зажглись.
– В общем, славный паренек. Ему, видать, экзамены не по силам. Словят, ох, словят его легавые.
– Никакой он не паренек, – сказал Перси, подняв стакан и осушив его, – сильный, звучный голос, полный достоинства, как у Уильяма Батлера Йейтса.
– Не забывайте подливать мистеру Мэннерингу, Тони, – сказал Гай. – Мистер Мэннеринг останется пообедать с нами.
Перси принял стакан и откинулся в кресле.
– Вот это переживание! – сказал он.
– Намеки бессмертия, – заметил Гай.
Перси взглянул на Гая и показал на телефон.
– Это ваши проделки? – спросил он.
– Нет, не мои, – воспротивился Гай.
– Да, пожалуй, не ваши! – Старик осушил стакан, посмотрел на часы и поднялся. – Опоздаю на поезд, – сказал он.
– Оставайтесь ночевать, – сказал Гай. – В чем дело.
Перси неуверенным шагом прошелся по комнате. Он взял журнал и сказал:
– Ну вот что...
– Так вон лежит лист бумаги на столе – пишите редактору опровержение, – сказал Гай.
– Да, – согласился старик. – Завтра безотлагательно.
– Есть одна строфа в «Чайльд Гарольде», – сказал Гай. – Очень бы мне ее хотелось с вами обсудить. Как она там...
– Никто, – объявил Перси, – ни один человек за последние полстолетия «Чайльд Гарольда» не понял. Начинать-то надо с последних двух строф, эх вы. В этом же вся тайна поэмы. А эпизоды...
Тони просунул голову в дверь.
– Не был ли я призван?
– Нет, призван не был, но раз уж на то пошло, так вот, мистер Мэннеринг остается у нас ночевать.
Перси остался на ночь и наутро написал протестующее письмо редактору. Потом он остался на три недели и написал за это время шекспировский сонет под названием «Memento mori», первый вариант которого заканчивался таким двустишием:
Второй вариант кончался иначе:
Имелся и третий:
И много было набросков и разночтений.
Эрик Колстон и миссис Петтигру дожидались возвращения Годфри.
– Что-то у него сегодня неладное на уме, – сказала миссис Петтигру. – По-моему, это как-то связано с утренним посещением старика Уорнера. Он, правда, долго не сидел. Я как раз пошла буквально через улицу за сигаретами, возвращаюсь, а на пороге Уорнер. Я его спрашиваю: «Вы, наверно, Годфри хотите видеть?» Он мне в ответ: «Я уже повидался с Годфри, спасибо». Но я выясню, в чем там у них дело, – чуть погодите, я все выясню. Захожу в дом, а Годфри на меня прямо-таки дико осклабился – и, представляете, вышел на улицу. Я за ним не поспела. К обеду не явился – вот они, его рыбные палочки, на столе. Ну, я выясню.
– Он завещание-то подписал? – осведомился Эрик.
– Нет, юристы все тянут резину.
Еще бы им не тянуть, подумал Эрик. Получив письмо от Олив, он первым же поездом приехал в Лондон. И прежде всего сходил к поверенному. А уж потом заявился к миссис Петтигру.
Миссис Петтигру наполнила стакан Эрика. Она еще раз заметила, какие у него маленькие руки, и не на шутку испугалась.
Эрик был мужчина плотный и внешне напоминал свою мать, только что женские черты и женский склад внешности ему как-то не очень шли. Он был широк в бедрах и большеголов. У него, как у Чармиан, были широко расставленные глаза, острый подбородок и аккуратный носик. А рот у него был большой, как у дамы Летти, чей изувеченный труп был обнаружен позже, в этот вечер.