- Неплохо для южного слабака, - прогудел надо мной голос Чёрного медведя, - но тебе не сразить меня. Я – Свартбьёрн, вдоводел, сын смерти, убийца мужей и гроза городов! Ни одному из рождённых женщиной не побороть меня в поединке!
Не знаю уж, намеренно ли, или просто из присущей скандинавам тяге к дешёвым эффектам и откровенной показухе, но он дал мне возможность встать на ноги. Я рукавом стёр с лица кровь, вскинул оружие, показывая, что готов к бою.
И только тут понял, что битва вокруг нас почти затихла. Кое-где на стенах ещё происходили отдельные схватки, но во дворе крепости все замерли, уставившись на наш поединок. Солдаты вильдграфа и скандинавы даже образовали нечто вроде круга, давая нам достаточно пространства. И никто не вмешивался.
Теперь понятно, почему Чёрный медведь дал мне подняться. Он хотел показать свою силу, своё превосходство над южанами в моём лице. Встретив хоть сколько-нибудь достойного противника, которого выкликал на бой, Чёрный медведь не собирался быстро заканчивать схватку. Ему нужна была настоящая победа – красивая, для легенд и песен. И это давало мне шанс!
Он попытался врезать мне ногой – простым прямым ударом, какой всегда хорош. Да только я за версту видел наигранность, однако сделал вид, что купился на этот трюк. Попытался достать Чёрного медведя палашом. Конечно же, здоровяк тут же с необычайной проворностью изменил направление атаки. Стопа его врезалась в землю, разбрызгав кровавую грязь, а в следующий миг в лицо мне снова летела окованная железом кромка его щита. Я только и успел, что подставить под неё гросмессер, а палашом отбить могучий удар меча, что должен был разрубить мне бок. Удар был столь силён, что не разожми я вовремя пальцев, быть им переломанными. Так я остался считай что безоружным.
Чёрный медведь атаковал снова, но мы были слишком близко друг к другу, и он с силой толкнул меня плоскостью щита. Я пропустил и этот удар, успев только закрыться локтем правой руки, и повалился наземь, зажимая новую рану на лице, из которой обильно текла кровь. К тому же, чувствительность начала возвращаться к той части моей физиономии, что испробовала на себе кромки щита, и надо сказать это было чертовски не вовремя. Нарастающая боль отвлекала, а сейчас я должен быть предельно сосредоточен. У меня не больше одного шанса, и использовать его надо с умом, иначе я – покойник.
Чёрный медведь навис надо мной, вскинув меч для последнего, как он считал, удара.
- Смерть пришла! – проревел он, прежде чем вонзить оружие мне в живот или в грудь, не знаю уж, куда он там целил.
И это был мой шанс!
Чёрный медведь не мог не промедлить с ударом – как и все подобные ему воины, считающие себя героями баллад, он просто считал себя обязанным сказать что-нибудь, прежде чем прикончить поверженного врага. Вот только и поверженный, враг мог нанести удар.
Я рванулся вверх изо всех сил, какие только были в теле, вскидывая гросмессер для колющего удара. Длинный прямой клинок легко вошёл в живот стоящего прямо надо мной Чёрного медведя, пробив прочную кольчугу и глубоко погружаясь в его плоть с неприятным звуком. Вскочив на ноги, я продолжал вгонять оружие в тело врага, покуда широкая крестовина не звякнула о звенья кольчуги. Мы замерли вплотную друг к другу, я ощущал на лице дыхание умирающего скандинава.
Он произнёс несколько слов на родном языке, которого я не понимал, а потому не стал ничего говорить в ответ. Я выдернул гросмессер из раны резким движением, стараясь как можно сильнее расширить её края. Под ноги нам обильно полилась кровь.
Всегда удивлялся, что из небольшой, в общем-то, дырки выливается столько крови. Вроде бы человек и живуч, но стоит проделать в нём дыру, вогнать клинок поглубже, и вот он уже труп. Он может ещё говорить, даже драться, и если это опытный воин, то он будет опасен. Вот только это не отменяет того факта, что он покойник.
Я отступил на полшага, держа гросмессер наготове, хотя вряд ли сумел бы отразить вражескую атаку. Однако сил для неё у Чёрного медведя не осталось. Он снова сказал мне что-то, но я не понял ни слова, ведь говорил он на родном наречии. Толстые пальцы его выпустили рукоять меча, и тот упал в грязь. На клинок пролилась кровь из раны на животе Чёрного медведя. Он рухнул на колени, завалился на бок, ноги его дёрнулись в конвульсии… И он умер.
Только в этот момент я осознал, что стою лицом к лицу со строем скандинавов, чьего предводителя только что прикончил у них на глазах. Стою избитый, до предела вымотанный короткой схваткой, с залитым кровью лицом и гросмессером в руках. Возжелай любой из них забрать мою жизнь – особых усилий к этому прилагать бы не пришлось.
Однако они стояли мрачной толпой, опустив оружие, но явно готовые к продолжению боя.
- Убирайтесь! – подчиняясь скорее некоему наитию, нежели голосу разума, крикнул им я. – Ваш вождь мёртв! Я убил его! Вам нет места на этой земле! Прочь! Убирайтесь!
Не знаю, многие ли среди них понимали lingua franca, но, думаю, смысл моих выкриков был ясен и так.
И скандинавы поддались. Как воины варварского народа, они были ошеломлены гибелью своего самого могучего воина, каким был Чёрный медведь. Они не знали, как быть дальше, и потому подчинились воле того, кто убил их вождя. Того, кто по их собственной логике теперь стал их вождём.
Наверное, захоти я, и смог бы заполучить собственную шайку скандинавских разбойников. Однако я тут же отмёл эту мысль как глупую до идиотизма. Что мне с ними потом делать? На большую дорогу выходить?
Скандинавы не спешили бросать оружие. Они уходили, готовые к удару в спину, со щитами и мечами в руках. Вот только я отлично знал, что направляются они прямиком в расставленную вильдграфом ловушку. Выбора им правитель Шварцвальда не оставил. Сбиваясь в плотные группы, скандинавы направлялись к задней части крепости, откуда было лишь две дороги. В глухую чащобу, где засели шотландские стрелки и личная дружина вильдграфа. Или к старым вырубкам и тракту, где ждали рейтары капитана Курцбаха.
Я отлично знал, что отправляю большую часть скандинавов на верную смерть. Но они были врагами, и каждый из них без зазрения совести прикончил бы меня. У них даже был шанс сделать это, но никто им не воспользовался, предпочтя унести ноги, поджав хвост, будто побитые собаки. Ну так собаке собачья смерть – выживает сильнейший, и уж эту-то истину разбойники из Скандинавии должны бы усвоить на отлично. Как выяснилось, далеко не все.
- Молодчина, официал! – хлопнул меня по плечу вильдграф. – Вот уж не ожидал, что ты мне бой выиграешь!
Он не снял шлема, лишь поднял забрало, и теперь я мог видеть только почти скрытые тяжёлыми надбровными дугами глаза.
- Я и сам от себя этого не ожидал, - честно ответил я.
- И чего же ты хочешь теперь за такую услугу? – подозрительно уставился на меня вильдграф.
- Ничего, - устало пожал плечами я, - кроме того, что ты уже обещал инквизиции.
- Ну, как Курцбах управится со скандинавами он – твой, хоть со всеми своими рейтарами, - заявил вильдграф. – До моста через Рейн, конечно, - тут же уточнил он, решив, что я могу слишком вольно трактовать его слова.
Я поблагодарил его и направился к лагерю, шагая рядом с вильдграфом и его оставшимися в живых телохранителями. Сейчас у меня было только одно желание – рухнуть и не подниматься как можно дольше. Я был вымотан настолько, что думать больше ни о чём не мог, кроме постели и отдыха.
Безо всякого мытья и услужливых девиц.
Глава 4.
Чуткий нос и белый воротничок.
Я лежал в постели и терял время. Последнее ощущалось особенно остро, как будто заточенный до бритвенной остроты нож ворочался где-то между рёбрами, не давая покоя. Но поделать я ровным счётом ничего не мог. Вот уже третий день, как я не в силах был подняться с постели.
Пары недель отдыха в картезианской обители Шанмоль, что близ Дижона, и последовавших за ними дней в особняке инквизитора Фюрстенберга, которые я провёл в праздности, оказалось недостаточно, чтобы я восстановился после путешествия в Шварцвальд и того, что приключилось со мной там. Я загнал себя, будто коня на скачках, и теперь вынужден был расплачиваться за это вынужденным бездельем.