- Он идёт на поправку, - услышал я уверенный голос мистика.
Он словно доносился издалека, так слышишь голоса, когда засыпаешь во время попойки в кабаке. Вроде бы говорящие вот они – рядом с тобой, ты даже видишь их, но слух начинает играть с тобой в какие-то игры, словно в каждое ухо напихали по хорошему комку корпии.[25]
- Я слышу в вашем голосе удивление, - ответил ему инквизитор. – У вас были сомнения в избранном методе?
- Появились, когда мне сообщили все факты о пациенте, - заявил мистик. – Почему вы сразу не сказали, что на нём лежат два проклятья? И сейчас к ним добавилось третье.
- И как бы вы посоветовали лечить его в этом случае? – непробиваемый тон прелата тут же сбил всю спесь с мистика.
- Не знаю, - ответил тот. – Просто не знаю. Клейма, конечно, помогут в некотором роде усвоить полученную пациентом силу, не дадут ей вырваться наружу. Вот только как быть с остальным… То, что кипит и клокочет сейчас внутри пациента, может убить его. И в этом случае мы можем получить такое чудовище, что правитель Иерусалима покажется просто ребёнком.
- Не стоит говорить таких вещей, - оборвал его Лафрамбуаз. – Даже там, где как вы думаете, вас никто не слышит. И как вы рекомендуете поступить с пациентом?
- Он – опасен, безусловно, - заявил мистик, - но если судить по его поведению, то скорее верен вам. Однако, если уместно подобное сравнение, то пациента можно уподобить цепному волку. Быть может, он кажется опасным лишь для врагов, но остаётся в душе своей диким зверем, и всегда может вцепиться вам в горло.
Спасибо, конечно, за столь лестную аттестацию, однако теперь, видимо, я отправлюсь на костёр раньше, чем приду в сознание в следующий раз.
Однако этого не произошло. То ли инквизитор был слишком рисковым человеком, то ли не совсем поверил словам мистика. Но как бы то ни было, а я пришёл в себя от того, что в глаза бил узенький, но удивительно противный лучик света. Он словно пытался пробуравить мне веко, чтобы добраться до глаза.
Я заворчал, словно медведь в берлоге, а примерно так я сейчас и чувствовал, и зарылся в подушку лицом. Просыпаться отчаянно не хотелось, несмотря на то, что ощущал я себя скорее очень хорошо отдохнувшим. Как будто после особенно длинного и тяжёлого рейда смог, наконец, выспаться как следует, дав себе много часов отдыха. Даже с избытком. Именно поэтому так не хочется подниматься на ноги, да и вообще просыпаться.
Однако вскоре к противному лучику присоединился хлопок двери – в комнату вошёл врач Амбруаз. И этого проницательного человека было не обмануть.
- Вставайте, - бодрым тоном заявил он. – Кризис давно миновал, вы почти здоровы. По крайней мере, настолько, чтобы подняться на ноги и самостоятельно добраться до кухни. Вам давно пора принимать нормальную пищу, вместо тех жиденьких бульончиков, которыми вас кормили прежде.
Стоило ему произнести эти слова, как у меня, словно по волшебству, забурчало в животе. Я понял, насколько голоден – и это чувство заставило меня забыть о сне.
Встать на ноги я, конечно, смог, вот только и это оказалось практически подвигом. Врач тут же шагнул поближе, подставляя плечо. Я с благодарностью принял его помощь, и вместе мы зашагали в сторону кухни. По крайней мере, я надеялся, что Амбруаз ведёт меня именно туда – ведь в доме, где поселил меня инквизитор, не ориентировался совершенно.
Хотя особенно ориентироваться и не надо было – на кухню меня бы привёл нос. Столько запахов готовящейся еды я не ощущал уже давненько. Нет, конечно, в многочисленных трактирах и на постоялых дворах, где мы останавливались по дороге сюда, тоже готовили много, вот только запахи были далеко не такими аппетитными. Последние шаги мне пришлось глотать слюну, чтобы не захлебнуться ею.
Врач усадил меня за стол, и кухарки тут же принялись выставлять передо мной тарелки и блюда с самой разнообразной снедью. Амбруаз, наверное, предупредил их о моём визите, потому что вряд ли они готовили бы столько еды. Время-то было неурочное. Тот самый час, когда завтрак уже прошёл, а обед ещё и не думает начинаться.
Я ел и пил – много, как, наверное, никогда в жизни. Сердобольные женщины, глядя как я поглощаю блюда одно за другим, подкладывали новые. А на плите уже шкворчали сковородки и булькали кастрюли. Останавливаться на уже приготовленном кухарки явно не собирались. Они переговаривались тихими голосами, и я, несмотря на то, что был увлечён в первую очередь едой, да так, что за ушами трещало, всё же слышал, отдельные слова. Чаще всего повторяли нечто вроде: «бедолага» или «как из голодного края», а более осведомлённые принимались то и дело пересказывать мою историю. Точнее то, что слышали и как это поняли, часто перебивая друг друга и принимаясь спорить по сущим пустякам. Ну, по крайней мере, мне это казалось именно пустяком, однако женщины имели по этому поводу совсем иное мнение.
Надо сказать, я умял почти всё, что они поставили передо мной, и даже не ощущал особенной тяжести в желудке, которая должна была неизбежно возникнуть после такого количества съеденного. Сидевший тут же Амбруаз едва притронулся к своей порции, скорее из вежливости, и совершенно не возражал, когда я подвинул к себе его тарелку. Он периодически подливал мне сильно разбавленного вина, которым я запивал еду, и за время моей трапезы ушло почти полтора кувшина довольно внушительного объёма. От выпитого слегка закружилась голова, а от съеденного почти сразу потянуло в сон. Амбруаз помог мне встать и кое-как, опять же с его помощью, я доковылял до кровати.
Оказывается, пока я ел, успели поменять простыни, хотя они и не пребывали в столь плачевном состоянии, как когда я пришёл в себя в первый раз после клеймения.
- Теперь вам лучше поспать подольше, - сказал на прощание Амбруаз. – Сон и плотная еда для вас сейчас лучшее лекарство.
- А может быть найдётся какое-нибудь средство, - решил поинтересоваться я, - которое поднимет меня на ноги? В более короткие сроки, чем еда и сон.
- И думать забудьте, - отрезал стоявший в дверях врач, - ваш организм слишком ослаблен для подобных препаратов. Да и вы уже употребили достаточно. Одно то, что вы пили сильный опиат, видимо, чтобы умерить головную боль, и принимали некие тонизирующие средства алхимического производства, так ударило по вашей печени, что ей ещё долго оправляться. Так что выбросьте из головы эти глупости.
Он решительно шагнул через порог, однако остановился и снова обернулся ко мне.
- К тому же, ваше тело восстанавливается куда быстрее, нежели должно. Думаю, вы и так окажетесь на ногах в кратчайшие сроки.
Капитан корабля был настоящим кладезем контрастов. Потрёпанный, но модный дублет тёмно-красного сукна характерного кастильского кроя, бриджи и чулки ему под стать, зато отменная перевязь для рапиры, покоящейся в потёртых ножнах. А на плечах изумительный просто плащ, украшенный павлиньими перьями. В правой руке он держал шляпу тонкого фетра, правда без перьев, что меня лично удивило. Левая же покоилась на гарде шпаги. Был капитан немолод и явно повидал многое – об этом говорили и продублённое солнцем и ветром лицо, волосы цвета соли с перцем, но в первую очередь, конечно, глаза. Такой взгляд бывает лишь у опытных искателей приключений, уж я таких навидался на факториях.
- Хуан Санчес Вилья-Лобос Рамирес, - изобразил он довольно удачно изысканный поклон. По крайней мене, на мой невзыскательный взгляд, он выглядел именно таким. – Капитан прекраснейшего галеона «Espirito Santo». Мы к вашим услугам, монсеньор.
Я не сразу понял, что он говорит о себе и своём корабле, как будто тот был своего рода живым существом. Хотя кто ж их, моряков, разберёт. Как по мне, так все они чуточку чокнутые. Нормальному человеку не придёт в голову отправляться в море на деревянной скорлупке, какой бы крепкой та ни казалась.
Я чувствовал себя уже почти отлично, хотя с того дня, когда пришёл в себя и с помощью доктора Амбруаза добрался до кухни, прошло не так уж много времени. Но последние несколько дней я даже вернулся к тренировкам. Благо помахать мечом в усадьбе, принадлежавшей прелату Лафрамбуазу, было с кем. В город вернулся в сопровождении трёх нервных молодых волков и одного ещё более нервного егеря Агирре, который весьма неплохо управлялся с клинком. Скрипач тоже завершил своё турне по кабакам и борделям, оторвавшись за месяцы вынужденного поста на руднике, и теперь целыми днями торчал или в мастерской или на стрельбище. Он завёл себе приятеля – тевтонского инженера, работавшего на инквизитора, и вместе с ним копался в своей ненаглядной Виолине, доводя до совершенства и без того отличный арбалет.
25
Корпия - растеребленная ветошь, нащипанные из старой льняной ткани нитки, употреблявшиеся как перевязочный материал