Утром я не слишком рано спустился в общую залу. Дважды ко мне заглядывала служанка, которая хотела поменять простыни, но оба раза я прикидывался спящим, и она закрывала за собой дверь. Однако голод и естественные надобности выгнали-таки меня из кровати. Я не особенно удивился, застав внизу знакомую уже парочку – пожилого профессора, как оказалось, влюблённого в ведьму, и его арабского приятеля. В столь ранний час лишь они да Гизберт, у которого за ушами трещало, так старательно он перемалывал явно не первую порцию еды, сидели в общей зале.
Я махнул хозяину, скучавшему за стойкой, как мне показалось, с той же самой кружкой в руках. Однако подсел не к Гизберту, а к паре пожилых людей. Мечник был натурой не слишком общительной, и коротать утро в его компании как-то не тянуло. В то время как старик-профессор был куда более интересным собеседником. Конечно, из тех, кто предпочитает больше слушать собственный голос, да только мне, собственно, это и было нужно.
- Отчего вы решили выбрать наш стол? – тут же окрысился на меня старик. – Тут полно свободных. Если не желаете садиться с вашим приятелем-варваром, который, по всей видимости, не имеет представления даже об основах культуры поведения за столом, так выберите любой свободный по вкусу.
- Мне по вкусу пришёлся именно этот, - ответил я, садясь напротив него.
Кажется, арабу реакция старика доставляла удовольствие.
- Вы пропустили в моей фразе слово «свободный», юноша, что, впрочем, неудивительно, раз вы путешествуете в компании этого одноглазого варвара. Однако я, раз уж вы пропустили его, то глаза вас не должны обмануть – этот стол занят.
- Для меня место же нашлось, - пожал плечами я. – Принесите что-нибудь, что уже готово. Не хочу ждать.
- Послушайте! – стукнул ложкой о край тарелки старик. – Что это за бесцеремонность?! Вы что же, вовсе не в грош не ставите наше уединение? Вам слово «деликатность» знакомо? Или хотя бы «вежливость»?
- Их давно уже нет в моём лексиконе, - заявил я, видимо, немало удивив старика тем, что знаю достаточно «сложные» слова, явно выходящие за рамки понимания простого наёмника.
- Согласись, рафик, - тут же встрял пожилой араб, - этот юноша отбрил тебя красиво. Не ты ли любил поддеть умствующих господ в юности подобными шуточками?
- Послушай, - окрысился теперь уже на него старик, - если ты будешь становиться на сторону этого молодого нахала, то скоро перестанешь быть мне другом!
- Если бы ты платил мне всякий раз, как обещаешь забыть нашу дружбу, хотя бы по медной монете, - в обычной для арабов манере отозвался тот, - я давно уже стал бы богаче моего султана.
Седовласый профессор надулся и глядел теперь только в свою тарелку, явно не собираясь больше ничего говорить. А потому араб взял инициативу на себя.
- И всё же, что привело вас за наш столик? – спросил он у меня.
- Если честно, я соскучился по хорошей беседе, - ответил я почти правду. – Спутник мой – человек молчаливый, и порой из него неделями слова не вытянуть, а мне с ним ещё коротать и коротать дни. Так что, увидев вас, я решил воспользоваться оказией. Тем более что вчера хозяин гостиницы много интересного рассказал про вашего друга.
- Опять про меня лишнее болтают, - буркнул профессор, но продолжать не стал.
- Да и про вас – тоже, - добавил я.
- О, эти благословенные времена, - протянул араб, которого ничуть не смутили мои слова, - мы были молоды, куда моложе вас с вашим молчаливым другом, и боролись за сердце юной женщины. Конечно, мы не знали, кто она такая, и даже не подозревали, отчего отвергает обоих. Быть может, сейчас и сложно поверить в это, но и я, и мой рафик, были настоящими красавцами. Ну, или считали себя таковыми, конечно.
- Ты был красивым варваром, - встрял-таки старик, - а я – молодым, но уже умудрённым жизнью учёным мужем.
Подавальщица как раз принесла еду, и я слушал стариков, которые, кажется, совсем позабыли обо мне. Оба ушли в мир своих воспоминаний о молодой ведьме, за которой ухлёстывали много лет назад. Вспоминали победы друг над другом, араб то и дело подшучивал над профессором, а тот сразу же кидался в бой, будто слова друга и действительно задевали его за живое.
Их дружескую перепалку прервало появление ведьмы. Я даже не ожидал, что она явится так рано. Стоило отвориться дверям гостиницы, как внутри тут же установилась тишина. В ней перестук каблуков был слышен особенно отчётливо. Знакомая мне ведьма вошла в общую залу, критически оглядела её. Взгляд женщины скользнул по нам с Гизбертом, но остановился на двух стариках.
- Ты снова явился ко мне, - вздохнула она. – Зачем? Ты не был нужен мне молодым и красивым, не нужен и сейчас, когда ты стар и сед. Для чего ты каждый раз отправляешься в путешествие, чтобы попроситься на шабаш?
- Ты знаешь ответ, женщина, - гордо заявил ей профессор.
- Глупцы, - отмахнулась она. – Были молодыми глупцами, стали глупцами седыми. А вы двое чего сидите? Я приехала за вами, между прочим.
- До ночи ещё есть время, - пожал плечами я, и не думая отрываться от еды, - если ты пришла показать нам дорогу, то ещё рано.
- А ты ещё больший наглец, чем инквизитор, - глянула она на меня с откровенной злобой. – Или вы оба сейчас отправляетесь со мной, или можете забыть о шабаше и о той, за кем приехали.
И тогда я глянул ей в глаза, отпуская свою силу. Мои проклятья хлынули в её сознание, в самую душу ведьмы. Клейма на груди и правой руке налились болью, но я стиснул зубы и терпел её. Я чувствовал, как к моей собственной силе примешивается ещё что-то, нечто, полученное во время схватки с крысолюдским шаманом, проникшее в мои тело и душу через кампеадорский меч.
Ведьма отшатнулась в первый миг, ошеломлённая моей силой и напором, однако уже через мгновение ответила. Не шевельнув и пальцем, она обрушилась на меня. В голове моей раздался вой – не волчий, как будто даже не имеющий отношения к нашему миру. Свет померк вокруг нас. Какие-то злобные духи заметались рядом, их стремительные перемещения я ловил краем глаза. А потом где-то вдали забили барабаны туземцев Чёрного континента, послышались отголоски пения, приглушённые расстоянием. Но звуки нарастали, как будто приближаясь к нам.
Тогда я усилил напор. Клейма горели огнём, но я просто выбросил эту боль из головы. Сейчас имело значение лишь наше противостояние с ведьмой. Я должен был заставить её отступить любой ценой. Барабанный бой нарастал, пение становилось всё громче, всё больше духов металось меж нами. Однако ни я, ни ведьма не переходили в наступление.
Я видел, как она изменилась в той тьме, что сорвала с нас все покровы. Маленькая, даже какая-то щуплая женщина с давно не мытыми длинными спутанными волосами, одетая в складывающиеся в замысловатый узор цепочки потускневшего металла. Лоб её украшал полумесяц, отлитый, видимо, из того же металла, что цепочки, но он сиял в свете невидимой луны, будто начищенный песком. Она сидела на корточках, глядя на меня исподлобья недобрым взором, а после произнесла одними губами короткое слово, и всё прекратилось. Я скорее угадал, чем услышал или прочёл по губам, что она сказала мне, но был точно уверен, что это слово «хватит».
Мы снова находились в гостинице. Она стояла в дверях, я сидел за столом с ничего не подозревающими стариками. Ведьма побледнела, однако держалась по-прежнему уверенно. Мы словно два хищника обменялись приветственным рыком, признали силу друг друга, но дальше не пошли.
Интересно, как я выглядел в той тьме, где шёл наш короткий поединок? Хотя, быть может, ведьма видела совсем не это.
- Что ж, теперь мне придётся задержаться в этом месте, - с явным сожалением произнесла она. – Ты убил нескольких моих слуг, что прибыли со мной, и теперь мне придётся ждать, когда прибудут новые, чтобы отвести нас на гору.
Она щёлкнула пальцами, и к ней тут же подбежал сам хозяин. Ведьма в городе была явно далеко не последней женщиной.
- Я буду в комнате, - распорядилась она, даже не сказав в какой именно, - принесите туда вина и пришлите кого-нибудь из моих слуг, что ещё остались на улице.
- Конечно-конечно, - закивал тот, и принялся раздавать команды служанкам.
О нас он позабыл напрочь.