- Ты кто такой? – не слишком вежливо ответил вопросом на вопрос князь Корвино, но видно было, что он поражён моими словами. – Откуда ты знаешь о ней?
- О ком это – о ней? – тут же уточнил инквизитор, но венгерский воевода не обратил на него внимания. Взгляд его был прикован ко мне.
- Я простой официал инквизиции, - пожал плечами я, - и раз серебряное кольцо на моём пальце не прожгло мне плоть до кости, то я точно не Hostis generis humani[47] и никто из его слуг. Просто у меня тоже есть свои люди, которые в состоянии проследить за удирающей с поля боя женщиной, а после за каретой, в которую её затолкали неизвестные.
- Кто эта женщина, Рейнар? – нетерпеливо спросил у меня Лафрамбуаз, и по тону его я отлично слышал, что он едва сдерживает кипящий внутри гнев.
Уж к чему к чему, а к небрежению собственной персоной инквизитор Тосканы не привык.
- Гитана, - ответил я, обернувшись к нему.
Откровенно говоря, я рад был возможности прервать нашу с князем дуэль взглядов под благовидным предлогом.
- К ней теперь трудно подступиться с обычными методами допроса, - продолжил я. – Если честно, я даже не очень понимаю, как людям князя удалось связать её и затолкать в карету, и отчего она до сих пор не сбежала.
- Есть у меня методы против таких, как она, - не без гордости заявил Корвино. – И прежде чем вы, инквизитор, потребуете от меня, чтобы я допустил вас с вашим официалом к ней, я хочу вам кое-что сказать.
Он отступил от стола и сложил руки на груди, однако торопить себя не заставил.
- До недавнего времени уничтожение Мирчи Дракулести было внутренним делом, практически семейным, можно сказать. Однако теперь мне стало доподлинно известно, что вы знаете о его истинной природе. Я допущу вас и вашего личного дьявола к захваченной твари, но лишь при одном условии. Правда о том, кто такой Мирча Дракулести не должна быть предана огласке. Ни в коем случае. О последствиях, думаю, вам не стоит напоминать.
Тут он полностью прав. Венгерское королевство, управляемое не первый год семейством нечистых, было бельмом на глазу всей Европы. Эстергомская династия, захватившая власть, оказалась слишком серьёзной силой, с которой приходится считаться и Священной Римской империи, и Тевтонии, и прочим менее крупным государствам. Правители и знать королевства были сродни аристократии Чёрной порты, однако порядки в Венгрии всё же царили иные, а уж князь Корвино показывал, что готов бороться с нежитью, несмотря ни на что. Вот только если станет известно, что один из виднейших вельмож королевства оказался не просто нечистым, но тираном – кошмарным порождением чумы, это вполне может сподвигнуть европейских монархов сплотиться против общего врага, которым так легко будет объявить Венгрию. И тогда нового крестового похода не избежать. Конечно же, ничего подобного князю Корвино не нужно. Как бы ни относился к нечистой аристократии, войны со всей Европой, сплотившейся против его родины, он точно не хотел.
- Как и вы, я не желаю войны между людьми, - заявил со всей сердечностью, на какую только был способен, наверное, прелат Лафрамбуаз.
Скорее всего, князь не слишком поверил его словам и тону, вот только особого выбора у него тоже не оставалось. Он сам пригласил инквизитора к себе, а значит, тот был ему нужен.
- Раз так, - кивнул князь, - вас проводят в подвал, где держат эту нечисть.
Он хлопнул в ладоши, и тут же двери отворились. На пороге стоял один из людей князя – седоусый, одетый в кафтан с галуном и, конечно, при сабле на поясе. Он коротко поклонился ему и спросил что-то на венгерском.
- Говори на linqua franca, - тут же осадил его князь, - крайне невежливо говорить на языке, который не все понимают.
Тот снова поклонился, и попросил у нас прощения. На linqua franca говорил он с безобразным акцентом, так что слова приходилось скорее угадывать и додумывать, нежели понимать.
- Ходите за мной, - сказал он.
И мы вместе с инквизитором покинули комнату, отправившись вслед за человеком князя по коридору. Сам же Корвино с нами никуда не пошёл, что вызвало у меня определённые подозрения.
- Где женщина, с которой я пришёл? – спросил я у нашего провожатого.
- С юдом осталась, - ответил тот, не оборачиваясь, даже по спине его было понятно, как неприятно венгру наше общество. – Сидят в комнате, вино пьют, болтают, наверное.
- Скажи, чтобы её тоже привели в подвал, - заявил я. – Она будет нужна для допроса нечисти.
- Скажу, - кивнул тот.
Он остановил первого же попавшегося слугу и бросил ему несколько слов на родном языке. То ли слуга не знал linqua franca, то ли седоусый решил, что если князя рядом нет, о вежливости можно и позабыть.
Вслед за ним мы спустились в подвал, который сторожила пара крепких парней. Седоусый обменялся с ними несколькими быстрыми фразами, снова на родном языке, и нас с инквизитором впустили внутрь, отворив дубовую, укреплённую стальными полосами, дверь.
Видимо, люди князя Корвино и в самом деле умели обращаться с подобными Гитане существами. Назвать цыганку человеком после нашей предыдущей встречи язык уже не поворачивался. Она сидела накрепко прикованная к металлическому стулу цепями, обвивавшими её тело, словно стальные змеи. Я не заметил ни одного замка, видимо, они скрывались под полом, куда уходили концы цепей. Гитана не могла пошевелить даже пальцем – ладони её лежали на длинных подлокотниках стула, зафиксированные в хитрое приспособление, скорее всего, отлично знакомое Лафрамбуазу. Оно держало каждый палец отдельно от остальных, а стальные скобы охватывали каждую фалангу, не давая Гитане ни малейшей возможности даже предпринять попытку дёрнуть одним из них. Цыганка была без шляпы, но длинные, спутанные чёрные волосы падали ей на лицо, скрывая жуткий переход живой плоти в белёсую кость.
Услышав, что дверь открылась, Гитана подняла голову и поглядела на нас единственным глазом.
- Как такое может быть, - голос её был таким хриплым, что я едва разбирал слова, - Рейнар, именно ты пришёл пытать меня. Я едва унесла ноги от тебя и твоей ручной ведьмочки, но не прошло и дня, как ты появляешься снова. Да ещё и в компании со святошей, обряженным в мирские тряпки.
- Замолчи, безбожное отродье, - припечатал её Лафрамбуаз.
А после быстро произнёс несколько слов на латыни. Говорил он так быстро, что я не понял их смысла, да и не силён я, откровенно говоря, в высокой латыни. От слов его – хотя меня, можно сказать, задело по касательной: удар был направлен всё-таки в Гитану, – всего передёрнуло. Я покачнулся, клейма на груди и правой руке на мгновение похолодели, даря какое-то удивительное спокойствие, отдохновение не столько телу, сколь душе. С другой же стороны, внутренности как будто латная перчатка сдавила, а после ещё и перекрутила там всё, вызвав приступ тошноты. Каково же пришлось Гитане – ведь инквизитор бил силой своей фанатичной веры именно в неё, и защиты в виде клейм-распятий у неё не имелось. Да и нежитью она была уже куда больше, нежели человеком.
Цыганка забилась в удерживающих её цепях, будто рыба в неводе. Она хватала ртом воздух, отчего ещё сильнее походила на выброшенную на берег рыбу, которая бьётся за жизнь, не зная ещё, что уже мертва. Гитана откинула голову назад, волосы упали с её лица, и оно предстало перед нами во всём своём кошмарном великолепии. Пускай я видел его не в первый раз, но меня снова передёрнуло внутри. Я слишком хорошо помнил её лицо, когда оно ещё было живым, чтобы теперь спокойно смотреть на половину, превратившуюся в голый череп с пустой глазницей.
- Ты ведь стрыга, верно, - произнёс инквизитор, - именно поэтому мои слова так подействовали на тебя. Но тебя сделали такой, ты не умирала, а была обращена в нежить при жизни.