На мгновение Поль умолк. Карлен смотрел на него с недоверием.
– Добавлю, что я не был в состоянии подвергнуть что бы то ни было сомнению. Я был дремучим пещерным жителем… Послушайте, Бенуа, на мой мир накладывалась реальная жизнь. Я наталкивался на непонятно откуда взявшиеся препятствия…
– Наталкивался – это слишком слабо сказано…
– Что же вы хотите! Я испробовал первобытную магию, но она не подействовала. А ведь я верил в нее свято… Да что говорить: примите сами С-24, и тогда послушаем, что вы скажете!
– Благодарю! У меня есть дела поважнее ритуальных плясок в саванне…
– Знаете что, я, кажется, придумал, как объяснить все, чтобы вы поняли меня до конца. Когда я говорю об этом опыте, я призываю на помощь воспоминания о нем. Это воспоминание – не более чем неразборчивая запись, воспринимается как что-то внешнее, застывшее, мертвое. Галерея мумий – вот что такое воспоминание.
– Старина, вы напоминаете мне наркомана, рассказывающего о своем «путешествии»!
– С той лишь разницей, что я не страдаю из-за отсутствия наркотика, а путешествие представляет собой погружение в реальное прошлое.
– Однако, Поль, я надеюсь, вы не собираетесь выбросить это на рынок?
– Разумеется, нет! Но на основе этого препарата, похоже, можно будет создать ряд производных с фантастическими свойствами…
– Примерно то же самое говорила мне и Изабелла. Поль снова улыбнулся:
– Изабелла увлечена нашими исследованиями.
– Знаю. Однажды я спросил у нее, почему у вас нет детей. Она ответила, что, родив, она терзалась бы чувством, что предала команду…
– Ба! Раз уж я сам на это не настроен… Дорогой мой Бенуа, вот увидите, мы перевернем вверх тормашками кое-какие наши представления.
– Только не переусердствуйте! Вдруг у человечества отпадет надобность в психиатрах, и я окажусь безработным!
– До этого не дойдет. Мы занимаемся исключительно памятью. Впрочем…
– Что «впрочем»?
– Не знаю. У меня такое ощущение, будто я приобрел странную ясность ума
– что-то вроде ясновидения.
– Иными словами, вы вдруг стали посвящены… Вот только во что?
– Не смейтесь. Возможно, препарат С-24 имеет длительное действие…
– Будем надеяться, не патогенное. Вам известно, что единовременный прием даже незначительной дозы лизергиновой кислоты…
– …Может вызвать неизлечимую шизофрению. Да, я был на Международном конгрессе по психиатрии в тысяча девятьсот пятидесятом году и слышал сообщение Морвелли. Но лизергиновая кислота – это галлюциногенное вещество, которое никогда не выйдет из стен лабораторий…
– Да не услышит вас дьявол!
Поль открыл дверь своим ключом. Войдя, он испытал потрясение. Он попал явно не к себе домой: просторная прихожая, толстый ковер на полу, непривычное освещение – короче, ничего общего с его скромной квартиркой.
Поль уже взялся было за дверную ручку, собираясь уходить, как вдруг в прихожую вихрем влетел мальчуган лет четырех-пяти и бросился к нему на шею, крича:
– Папа! Папа пришел!
Вслед за ребенком появилась улыбающаяся Изабелла.
Ее было не узнать: замысловатая длинная прическа, незнакомое облегающее платье из черного атласа.
– А, вот и ты наконец! Я уже собиралась ехать за тобой. Взгляни на Венсана: мальчик радуется даже больше меня!
Отведя взгляд от ребенка, Поль скосил глаза на элегантный твидовый костюм, неожиданно оказавшийся на нем самом. Куда подевались его вельветовые брюки и куртка? Поль снова посмотрел на мальчика.
– Венсан? – повторил он недоуменно.
На лице Изабеллы появилось беспокойство.
– Ну да, Венсан. А что такое?
Поль машинально чмокнул незнакомого ребенка в лоб и опустил его на пол. Изабелла вглядывалась в мертвенно-бледное лицо Поля.
– Ты не в порядке…– сказала она. – Я же вижу, что ты не в порядке. Тебе не следовало так быстро выходить из больницы… Иди приляг в гостиной. Что тебе принести? Сок, виски со льдом, пиво? Нет, но какая же я дура! Тебе нужен чай. Да-да, слабый чай. Да что это я все болтаю? Уже семь часов! Ты, верно, голоден!.. У меня есть холодный цыпленок, настоящий цыпленок с фермы… А ты иди поиграй: видишь, папа устал… Идем, Поль, и расскажи мне, что тебя мучит…
Она взяла Поля под руку и увлекла в гостиную, в то время как Венсан радостно носился вокруг них.
«Что меня мучит, – думал Поль,– так это то, что я никогда прежде не видел ни этой квартиры, ни костюма, который сейчас на мне, и то, что детей у нас нет». Но вслух он ничего не сказал.
Он бредит. Это единственно возможное объяснение. Карлен попал в точку: от С-24 не так-то просто избавиться. Оно на длительное время нарушает психику… несмотря на кратковременные прояснения в сознании.
Поль вздрогнул. На сей раз речь шла не о путешествии в глубины памяти. Он впал в самый настоящий галлюцинаторный бред. Ребенок был плодом его воображения, как и поведение Изабеллы, которое должно было подкрепить присутствие ребенка, чтобы бред стал логичным.
Растянувшись на роскошном диване в гостиной, Поль заговорил охрипшим от отчаяния голосом:
– Ты не можешь сказать ему, чтобы он не кричал так громко?
– Ну конечно, любимый… Венсан! Замолчи! Я ведь говорила тебе, что папа устал. Иди в свою комнату.
Венсан топнул ногой, издал несколько пронзительных воплей, но в конце концов подчинился. Лжеребенок исчез. Куда? Что там, за дверью? Настоящая комната? Или пещера с медведем? Поль взглянул на призрак в образе Изабеллы, который подкладывал ему под голову подушку. На миг он испугался, что она может превратиться в кроманьонку с дубиной в руке.
Но нет, Изабелла направилась в кухню. Он услышал ее голос, временами заглушаемый шумом льющейся из крана воды:
– Как я раньше об этом не подумала? Хороший кофе –вот что тебе нужно. Хочешь?
– Будь так добра…
Полю было трудно выговаривать слова. Голос прозвучал глухо, безжизненно.
– Что ты говоришь?
– Будь так добра! – прокричал Поль. Последнее слово продребезжало, словно оно было из фарфора и вдруг треснуло.
– Отлично. Я тоже выпью.
Из другой комнаты доносились пронзительные крики. Может быть, лжемедведь пожирал лжеребенка? Но крики перешли в песенку. Там все шло нормально.
Изабелла вернулась с двумя чашками дымящегося кофе, сахарницей, ложками на подносе, который поставила на столик. Она села в кресло подле дивана. Поль вдруг понял, что у него нет никакой причины валяться. Он сел.
– Тебе лучше? – спросила Изабелла.
– Да вроде бы…
Не мог же он сказать ей: «Пока я буду слышать из-за двери комнаты голос ребенка, появившегося из небытия, пока ты будешь делать вид, что он наш, лучше мне не будет». Но, может быть, он неправильно оценивает происходящее? Он не может говорить с Изабеллой искренне, если только имеет дело с ней, а не с подделкой под нее. Но если она – плод его воображения, то это было бы равносильно спору с самим собой, не более того. И, несомненно, так оно и есть – ведь, что ни говори, ему доподлинно известно, что ребенка у них нет! Поль выпил глоток кофе и выпалил одним духом:
– Мне лучше, потому что теперь я уверен, что ты в это время в лаборатории вместе с остальной нашей командой, что в этой комнате нет никакого ребенка и что я сейчас наедине со своим бредом в этой незнакомой квартире.
Глаза Изабеллы расширились от ужаса.
– Господи! Ты еще болен!
Поль взвесил этот ответ.
Это единственный ответ для призрака, поскольку этот призрак – просто рупор его, Поля, бреда.
Но, с другой стороны, будь Изабелла настоящей, она отнеслась бы к его словам как к симптому бреда… И ответ мог бы быть точно таким же.