Эдуард Арсеньевич в силу сложившихся стереотипов ожидал увидеть богообразного, лысенького старичка с небольшой бородкой и обязательными очками в тонкой металлической оправе. Только Смышляев выглядел иначе. Это был крупный мужчина, возрастом примерно пятидесяти лет с аккуратной стрижкой и гладко выбритым лицом. Очки совпали с представлениями Эдуарда, но и их профессор держал в руках, не спеша одевать на свою переносицу. Неясного цвета глаза и очень тонкие маленькие ресницы. Волосатые руки были слишком массивны для статуса утонченного профессора психологии, они скорее относили воображение к грубому мяснику из грязной, засранной мухами мясной лавки.
Эдуард Арсеньевич скромно поздоровался с профессором за руку, после чего присел в удобное кожаное кресло.
— Откиньтесь немного назад, вам нужно расслабиться — произнес Смышляев, сам поднявшись, нажал сбоку кресла кнопочку и Эдуард Арсеньевич оказался в положении полулежа.
— Вам удобно? — спросил профессор.
— Да спасибо — ответил Эдуард Арсеньевич.
— Простите за нескромный вопрос. Вы представляете наш ‘’Затыринский округ‘’ — начал тихонько Смышляев.
— Да Иннокентий Иванович. Работаю в отделах Дмитрия Кирилловича Перепрыгова — гордо ответил Эдуард Арсеньевич.
— Прекрасно, сам Дмитрий Кириллович, очень прекрасно — проворковал Иннокентий Иванович.
— Позвольте в силу формальности, узнать вашу фамилию — спросил Иннокентий Иванович после коротенькой паузы.
— Калакакин Эдуард Арсеньевич
— Очень интересная фамилия. Ваши корни, вероятнее всего происходят из южной Румынии — сказал Смышляев.
— Не знаю — сконфуженно ответил Эдуард.
— Ладно, это потом, давайте перейдем к сути дела.
Эдуард Арсеньевич не заметил смеха, ни в голосе, ни в выражение лица профессора Смышляева, после того, как тот услышал фамилию Калакакин. Напротив лицо профессора выражало искрений интерес без всякой иронии.
Сам Эдуард про себя с затаенной обидой, частенько думал о том, что его фамилия, без сомнения является, по меньшей мере, графской. Хотя происходит, скорее всего, из мест не российских.
— Понимаете профессор, я не знаю с чего начать, и как начать
— Расслабьтесь Эдуард Арсеньевич, говорите просто, так как вы думаете, что держите внутри себя. Мне нужно именно это, чтобы понять вас.
Смышляев вертел в руках очки, ласково глядя на Эдуарда.
— В общем, меня начали посещать страшные галлюцинации. Я вижу непонятных черно-белых людей возле себя и даже несколько раз разговаривал с ними.
Эдуард Арсеньевич рисковал, вся его жизнь в последние несколько дней превратилась в риск. До этого он не имел и тени представления о подобных вещах. Профессор мог направить официальное письмо о рассмотрение вменяемости Эдуарда. Конечно, это все же из области фантастики, но чем черт не шутит. Сейчас становиться все непонятным, пугающим.
— Успокойтесь Эдуард Арсеньевич, что вы видите, скорее всего, является банальным переутомлением. Ваша служба очень трудна физически, эмоциональна, как бы сказать, тонкая душевная организация соприкасается с железобетоном. Это требуется от вас ежедневно, на благо родины, нашего счастья, да и что греха таить, мирового уклада. Многие из наших любимых делегатов прибегают к разным излишествам, в виде алкоголя, кокаина. Их можно понять, исходя из того, что я сказал до этого, но все же. Эдуард Арсеньевич, надеюсь, вы не сталкиваетесь с подобными излишествами, скажем так, слишком часто.
Смышляев улыбался, и к Эдуарду начало возвращаться самообладание.
— Я стараюсь не злоупотреблять Иннокентий Иванович, но вы сами сказали, что понимаете какие нагрузки, выпадают ежедневно на нашу долю.
— Да, конечно, Эдуард Арсеньевич. Скажите, как вы сами определяете этих людей, и меняется ли вместе с ними окружающая обстановка или они появляются на фоне нормальной действительности.
— Ну, я почему-то со страхом думаю, что эти люди из двадцатых годов прошлого века, а обстановка возле них меняется. Она становится их ней, а я попадаю, как будто к ним. Точнее не как будто, а натурально.
Эдуард ждал реакции Смышляева, тот о чем-то задумался, перед тем, как спросить.
— Эти люди — большевики? — с изменившейся интонацией, в которой присутствовала доля затаенного страха, произнес свой вопрос профессор.
— Да, несомненно, это именно эти страшные люди, Иннокентий Иванович. Мне очень нехорошо и признаться честно, сильно страшно. Поймите меня правильно — Эдуард Арсеньевич повторял интонации Смышляева.
— Понимаю, Эдуард Арсеньевич, вряд ли может быть что-то страшнее, чем появление большевиков, даже если это происходит в форме галлюцинаций. Вы правильно сделали, что пришли ко мне. Это очень интересный случай. С бухты-барахты сейчас вам ничего сказать не могу, только выпишу вам некоторые таблетки для успокоения перетруждённых нервов. Старайтесь быть, по возможности, как можно спокойней.
Смышляев начал выписывать рецепт на желтом бланке.
— Иннокентий Иванович, я боюсь, что не смогу выйти из этого бреда в какой-нибудь раз — откровенно озвучил свой главный страх Эдуард.
— Скажите, а как вы выходили из этого и насколько долго длиться ваше пребывание в обществе большевиков — серьезно сказал Смышляев, закончив заполнять рецепт.
— Сам не знаю, то дверь открою, то свет включу, а сколько долго, совсем понять не могу, кажется наше с вами время и вовсе при этом не меняется.
— Понятно, смена обстановки, действия. Эдуард Арсеньевич скажите, вы когда-нибудь занимались изучением деятельности большевиков, смотрели, может фильмы из старой фильмотеки или что-то еще акцентированное на этой теме — спросил Смышляев, начав быстро записывать историю, с которой появился у него Эдуард Арсеньевич.