— Сейчас накормлю, чаем напою и спать. Тебе завтра на работу?
— Да
— Значит, подниму в шесть утра. Сейчас уже второй час ночи пошел.
— Мне еще с машиной решить надо.
— Никуда она не денется. Ночь одну простоит, днем на работе договоришься или как. Ты, кстати, где работаешь?
Инна вспомнила, как нехорошо отзывалась бабушка об ее родном предприятии. Хотела что-то соврать, но от чего-то ничего не приходило в голову, и Инна сказала правду.
— Там значит работаешь и кем, если не секрет.
Здесь Инна уже говорить правду не могла, если бы бабушка услышала: ведущий менеджер, то вероятнее всего, как минимум, потеряла бы на время дар речи, а потом долго бы пытала, что — это за зверь.
— В столовой помощником повара.
— Хорошее дело, продукты только никудышные.
<p>
</p>
…Николай Тимофеевич внимательно разглядывал полуразрушенное здание бывшего административного корпуса пищевого комбината, под канувшим в лету названием ‘’Ударник’’.
— Да уж, невесело — произнес он для самого себя, прохаживаясь по опустевшему зданию.
Под ногами скрипело битое стекло, попадался тут и там разнообразный строительный мусор. Огромное количество хлама, того чего нельзя было сдать перекупщикам вторсырья валялось в разных углах. Электропроводка везде, как и полагается, была оборвана, остекление во множественном количестве, отсутствовало.
— Ничего в сорок первом еще хуже было, тогда на голом месте начинали, а здесь стены и крыша над головой имеются — снова произнес он сам себе.
— Матвей что слышно о погоде? — на этот раз Николай Тимофеевич обратился к подошедшему невысокому толстячку с большой залысиной и в круглых старомодных очках.
— Вроде тепло еще неделю будет стоять.
— А что насчет людей?
— Отправил Смирнова на биржу труда, думаю к завтрашнему дню будет у нас две бригады.
— Хорошо.
— Николай Тимофеевич, а как с техникой, не затянут — это дело.
— Нет Володя, если товарищ Репейс сказал, то день в день все будет. Пойдем, осмотрим второй корпус. Скоро работа закипит, почти, как в лучшие годы.
Толстячок по имени Володя ничего больше не говорил. Молчал и Николай Тимофеевич. Они не спеша двинулись к двухэтажному зданию из обветренного, обколотого местами красного кирпича…
<p>
</p>
… — Тьфу ты, мать твою, — Люба! — возмущался Архип Архипович.
— Чего ты ворчишь старый пи…юк, выпил ты свою бутылку с Колькой еще позавчера. Настолько пьяный был, что и забыл об этом.
— Нет, Люба ты честно скажи, если вылила мою бутылку. Признайся ни себя, ни меня не мучай, а то ведь осадок жуткий на душе сидит, прямо занозой впился. Смотрю на тебя Люба и не верю я тебе. Раньше верил, а сейчас, как двадцать лет к ряду, не верю и все тут. Ты Люба сама виновата, зачем тогда вино вылила, что мы с дедом Естафием на девятое мая пили, от этого все и пошло.
— От того и вылила, что если бы вы тогда это вино допили, то дед Естафий богу душу уже тогда бы отдал, а так еще десять лет прожил.
— Ах, Люба, любишь ты замутить такую ересь, спасу нет. Нутро, то горит, а ты все про бога с душой, а здесь в корень зрить надобно. Жизнь — она все одно прожита, чего еще, к чертовой матери, то нужно. Душа просит успокоения, а когда ей отправляться она и сама знает, придет приказ так сразу в путь. Тогда зачем ее изводить?
— Пропащий ты старикашка Архип, если бы ты так молодой пил, то помяни мое слово, ни дня бы с тобой не жила. Как с цепи, ей богу, сорвался. Сам себе могилу роешь. Лучше бы денег подкопили, да к дочке съездили. Ты уже забыл ведь, что у тебя еще двое внуков имеются, и правнук в прошлом году родился.
— Помню я все Люба, только спокою мне сегодня нет.
— Так же, как и вчера.
— Со смены пришел — устал, думал, выпью расслаблюсь и спать.
— На два часа Архип спанье твое. Ладно, иди, возьми себе красненькую.
Люба протянула мужу деньги. Архип Архипович заметно просветлел лицом. Быстро надел туфли, покряхтел, натягивая ветровку и уже на пороге произнес.
— Люба ты слышала: комбинат наш родной, вроде снова открыть собираются. Говорят, людей набирают.
— Нет, не слышала, зато Николая Тимофеевича видела.
— Самого Николая Тимофеевича, брешешь.
— Вот тебе крест — перекрестилась Люба…
<p>
</p>
… — Вызывали Дмитрий Кириллович — Эдуард Арсеньевич проговорил, растягивая слова.
— Да Эдя, вызывал. Работа будет важная. Нужно узнать по всем инстанциям, естественно негласно. Объявился некто Репейс, вроде солидный бизнесмен, а кто конкретно и что из себя представляет — неведомо. Так вот, он хочет здесь пару фабрик открыть, только сам Эдгард Романович высказал подозрения в плане денег и бюджетов, как бы ни аферист какой? Так что давай потихоньку, помаленьку узнавай все, что можно. Прояви себя, как следует, пока Процентов в больнице застрял. Неизвестно еще, как с ним, что сложится, может тебе место первого зама в правом отделе придется занять, только не временно, а постоянно. Я еще решать буду Эдя, кого из вас — тебя или Подхалимова, назначить, но это в случае если Процентов и вправду загнется. Плохо мне без него, так что старайся. Теперь иди, работа у меня.
Эдуард Арсеньевич вышел из кабинета Дмитрия Кирилловича и тут же улыбнувшись, сжал кулаки.