— ‘’Дай бог Процентову, и остаться в этой клинике для управленческих кадров’’
— Что встал Артурчик, прицепляй портрет на место, работать будем и так времени столько потерял — сказал Дмитрий Кириллович.
Молодой парень в стильном костюме из самого дорого сукна и не менее дорогого бутика, бросился выполнять ответственное поручение.
— Пять против пяти, записывай. Расстояние от окна и по максимуму. Готов?
— Всегда готов!
Эдуард Арсеньевич сильно изменился. Виной тому послужило чудесное удлинение прибора, что в награду принес он из не самого приятного путешествия, о котором собственно никому не рассказывал, за исключением одного единственного раза на пьянке у того же Сиротина, но тогда получился конфуз. Эдуарда Арсеньевича просто приняли за идиота перебравшего с наркотическим и алкогольным расслаблением.
Впрочем, Эдуард Арсеньевич сильно не обиделся. Ему и самому хотелось воспринимать случившееся, как страшный сон. Только вот факт увеличения размера деть было некуда, да и, к тому же, он безмерно радовал Эдуарда Арсеньевича.
Простое изменение, выраженное в длине, повлекло за собой изменение буквально всего; включая походку, разговорную речь, жесты. Да и это, по сути, являлось откровенной мелочью, главное таилось во внутренней столь необходимой уверенности. К тому же после загадочного путешествия, удача начала улыбаться Эдуарду Арсеньевичу сначала не много робко затем и вовсе отбросив всякое стеснение. Неожиданно заболел Процентов, затем заместитель Процентова, по фамилии Убогов,— удивив всех, уволился со службы, после чего перебрался, никуда попало, а в самую что ни на есть Великобританию. Об этом очень много говорили вокруг. Сам Эдуард Арсеньевич с завистью строил различные предположения, что подобное стало возможно только благодаря нечистым делам с крупными суммами, да и пошатнувшиеся здоровье Процентова намекало, причем почти открыто именно на такое развитие событий. Как бы там ни было, но все это лило воду на его Эдичкину, мельницу.
За очень короткий временной отрезок, он Эдя, на блюдечке с голубой каёмочкой получил все, о чем мог недавно только мечтать. Жизнь вошла в положительное русло, и это иногда беспокоило Эдю, он страстно стучал по дереву, плевался через плечо, и еще что-то шептал самому себе. Когда Лера с деловым видом успокаивала его, он все одно не верил своей удаче до конца. Сомнения, впрочем, чередовались с ликованием, и зависело это, как правило, от времени суток, выпитого, съеденного и, конечно, от полученного наслаждения, а оно к счастью сохранилось, приобретя почти законный статус.
По возвращению Эдя не мог насытиться своей избранницей, что иногда доводило ее до приступов нервной тряски. Еще частенько звонила Карина Карловна и Эдуарду, скрываясь от Леры, приходилось уделять внимание своей бывшей жене. Впрочем, на все это у него с избытком хватало сил, он даже пару раз умудрялся передергивать свой прибор, стоя у огромного зеркала и при этом несказанно радовался, видя отражение последнего в его новом обличии. Поворачивался, то с одного, то с другого бока, то потрясывал, то поднимал вверх и не видел в этом чего-то зазорного, поскольку случившиеся чудо должно быть по достоинству оценено, и Эдуард Арсеньевич не стеснял себя в этом. Если ему наконец-то повезло, то, какого хера, он должен этого стесняться. Бывало, вспоминал странного инвалида с огромным пиком демократии: ‘’Вот и у меня не меньший, а еще может больший пик демократии’’ — с полным удовлетворением думал Эдуард Арсеньевич, не только от своего второго я, но и от себя самого что ни на есть первого — счастливого.
Обстановка в апартаментах ‘’Грядущего общества’’ за это время не изменилась ни на йоту, все оставалось на своих местах; кабинеты, коридоры, лестницы, лампочки, таблички, флаги, символы — все это, и вместе с этим старичок-штырек, приятно радовало Эдю, но все же главное заключалось в смене этажа. Второй разительно отличался от первого и с этим было нельзя поспорить, и пусть второй этаж не дотягивал до камерности третьего, но опять же сравнение с первым было просто колоссальным. Иногда Эдуард Арсеньевич специально останавливался посередине коридора, чтобы ощутить на себе еще, и еще раз чарующее спокойствие. Он стоял с десяток секунд, улавливал в себе утверждение реальности, затем неспешно двигался до большого зеркала возле лестницы. Естественно, что в этом зеркале он выглядел посолиднее, чем в том, что висело в его ванной комнате, но удовольствие хоть и имело значимое отличие все же было почти сравнимым с тем, что ожидало в другой раз, у другого зеркала.
Лестница, ведущая со второго этажа, как понятно имела два направления. Эдуард Арсеньевич любил направлять свой взгляд на ступеньки уходящие вверх. Красный палас с желтыми полосами по бокам делал лестницу парадной. Чистота ослепляла глаза, тянула за собой воображение: ‘’Далеко пойдешь, если будешь стараться’’ — вспоминались слова Дмитрия Кирилловича.
Хотя лестница вниз была уложена паласом того же цвета, но вот она, то была, как раз заметно вышарканной, портила этим настроение, слишком уж много людишек прошло по ней, несравнимо больше, чем по ступенькам вверх и выше, выше, выше.
Необходимо сказать, что мрачное настроение посещало Эдуарда Арсеньевича довольно редко, но беда была в том, что таилось это мрачное настроение, где-то поблизости почти постоянно. В любой момент могло прийти неприятное известие о выздоровлении Процентова и тогда все волшебство сегодняшнего дня раствориться в один момент, и то что Дмитрий Кириллович дал железное обещание оставить его Эдю в заместителях Процентова, совершенно не грело душу, от того что сработаться с хряком будет невероятно трудно, можно сказать невозможно.
Эдуард Арсеньевич сделал для себя важную установку, что если случиться чудесное воскрешение Процентова, то он, несмотря ни на что попробует найти общий язык с Процентовым. Гораздо хуже вернутся в свой кабинет на первом этаже — это будет означать катастрофу, последствия которой он Эдя, вряд ли сможет пережить просто так. Душевная травма может уничтожить его в несколько дней. Хрустальный замок, подаренный ласковой к нему сегодня, судьбой разобьется вдребезги…
…Эдуард Арсеньевич старался, как можно меньше думать об этом. Всякий раз отгонял вредоносные мысли подальше. Так же при любой возможности, он очень корректно интересовался состоянием здоровья Процентова и пока что, получая радостную информацию о том, что последний не может сдвинуть свое грузное тело в сторону восстановления здоровья, сильно радовался данному обстоятельству. Хотя, как нетрудно догадаться Эдя делал совершенно скорбный вид, говорил с особой трагичностью и даже как-то чрезмерно сосредоточенно. Зато внутри Эди все ликовало и первым делом, оказавшись дома, он сообщал Лере хорошие для них новости. Вторым делом, начинал к ней неизменно приставать.