— Иннокентий Иванович разрешите мне поинтересоваться. Если сейчас не спрошу, то забуду, а очень хочется узнать — Эдуард Арсеньевич начал с вопроса, когда они вместе с Кариной Карловной оказались в гостеприимном и знакомом кабинете профессора.
— Спрашивайте, дорогой Эдуард Арсеньевич — улыбнулся Иннокентий Иванович.
— Кто такой Верстов-Заельцинский, второй раз вижу анонсы его лекций.
Карина Карловна посмотрела на Эдю с присущим ей недовольством: мол нашел, что спрашивать недоумок, и это самое мягкое, что могло выразить лицо Карины Карловны с тонкой линией сжатых губ и отчетливо напряженным лбом.
— Это — мой друг очень позитивный человек, по-настоящему верный делу ‘’Грядущего общества’’. Он опубликовал не мало работ на смежную, если можно сказать, с нашей темой. Я все хотел съездить к Рудольфу Моисеевичу, переговорить за чашечкой ароматного кофе с глазу на глаз. Но, увы, время не позволяет мне особо выбиваться из графика, тем более мы с вами собрались вместе совсем по-другому поводу.
— Иннокентий Иванович у меня один и тот же вопрос к вам, как к светилу современной психологии. Что нам делать? И насколько нужно бояться. У меня нет гарантий, что в один прекрасный день, я или мы вместе не окажемся где-нибудь в богом забытой дыре во времена военного коммунизма, или еще что-нибудь почище, в виде построения Беломорканала.
— Может БАМа — добавил Эдуард Арсеньевич.
— Ну, если БАМа, то это еще, куда не шло — улыбнувшись, отреагировал на реплику Эдуарда Арсеньевича профессор.
— Эдя совсем не смешно. И разницы лично для меня особой нет. Я хочу оставаться в комфорте ‘’Грядущего общества’’. Все остальные варианты меня не устраивают. Я хочу отдыхать, хочу достойно жить, пользоваться привилегиями, которые заслужила за все эти годы. Да именно так. Мне нравится комфорт, я люблю свое положение в обществе. Я боюсь потерять общение с доктором Шабанеусом и много чего еще — Карина Карловна разразилась нервным монологом.
Эдя с профессором слушали ее, не пытаясь что-то вставить в необходимую сущность жизненных основ Карины Карловны.
Карина Карловна истолковала молчание друзей, как возможность развить свою мысль, тем более ей и хотелось довести свое умозаключение до финала.
— Только все это в очередной раз под вопросом. Я не понимаю, что я натворила такого страшного и почему сия доля выпала на мою голову. Как я должна жить, когда где-то совсем рядом со мной, и всем ‘’Грядущим обществом’’ спокойно, нагло, как у себя дома разгуливают эти товарищи Репейс и Ефимози — Карина Карловна поднялась с мягкого диванчика, нервно налила себе полстакана воды из графина, что стоял на маленьком столике возле шкафа с многочисленными папками.
— Я думал над всем этим Карина Карловна, и поверьте мне, думал не один раз. Взвешивал, анализировал. Мои выводы, к сожалению оказались неутешительными. Никакая психология или что-то еще — общепринятое в рамках нашего любимого ‘’Грядущего общества’’ не смогут ничего сделать в аспекте данного вопроса. Здесь нужны совсем другие методы, другие, если хотите силы. Я бы с огромным удовольствием отрицал бы все это, но, как вы знаете я один из вас. Я — пациент, а не доктор и мое профессорское звание, все мои заслуги, пыль перед подобными явлениями — профессор Смышляев, вслед за Кариной Карловной поднялся с места к графину с водой.
— Но должен же быть какой-то выход! — выпалила Карина Карловна — Невозможно все время бояться и все время затравлено озираться по сторонам, да и что греха таить, бояться открыть любую из самых обыкновенных дверей — продолжила Карина Карловна.
— Выпейте — это, дорогая моя — учтиво произнес профессор, подавая Карине Карловне две маленькие таблетки, и все тот же наполовину наполненный стакан с водой.
— Думаю, единственный способ успокоить нервы, обрести хоть какую-то почву под ногами можно только одним способом. Нужно не боясь последствий попробовать войти в открытый контакт с товарищами Репейсом и Ефимози. Тем более мы уже, как говорится, знакомы с ними.
— Нет, Иннокентий Иванович, упаси бог. Это — страшное дело, не думайте об этом. Выкиньте подобное из головы, не рискуйте своей жизнью.
— Не буди лиха, пока оно тихо — пробурчал Эдуард Арсеньевич, поддержав тем самым Карину Карловну.
— Вот видите насколько в нас, сидит подсознательный страх перед этими людьми. Это наше скрытое то, что мы прячем от самих себя. Да — это именно то, чего мы боимся больше всего на свете. Преступников, болезни мы тоже боимся, но не так. Потому что товарищей мы приравниваем к смерти и, как мне, кажется, даже больше и дальше. Если смерть незнакомого человека нас совершенно не трогает, то подобное касается всех нас, всего ‘’Грядущего общества’’, потому что оно попытается любым из имеющихся путей умертвить весь наш мир, не оставить от него ничего. Историческая, родовая, генетическая потребность бояться управляет нами. Знаете этому процессу не одна сотня лет, он еще со времен Емельяна Пугачева начал осадком откладываться в сознание многих наших предков, — этот процесс имеет форму заразы. Если человек, скажем, в период лихолетья гражданской войны был вовлечен на сатанинскую сторону, а затем прошли годы и его правнуки встали на куда более высокую ступень общественной лестницы, то они тоже начинают бояться, несмотря на прекрасную, как, казалось бы, родословную — профессор перестал говорить неожиданно, снова поднялся и на секундочку поменял тему.
— Сейчас я вас угощу, хоть и растворимым, но чудесным кофе — сказал он, включая электрический чайник на все том же маленьком столике.
— Это же очевидно Иннокентий Иванович. Товарищи Репейс и Ефимози живыми были хуже любых придуманных монстров, что говорить об них в мертвецком исполнении — высказалась Карина Карловна.