— Я думаю, что мертвые все же, куда менее опасны. Опасна их цель — воскреснуть из мертвых — ответил профессор
— А как же сеньор Толстозадов? — спросил Эдуард Арсеньевич после долгого молчания.
—Толстозадов? — удивленно переспросил Иннокентий Иванович.
— Да есть еще и сеньор Толстозадов — подтвердила слова Эдуарда Карина Карловна.
—Не пойму о ком выговорите — изумленно спросил профессор.
—Это жирный, неприятный тип с двумя подбородками, гадким взглядом, который просверливает тебя насквозь, еще он является современником Репейса и Ефимози, но и этого мало, потому, что он есть слишком известный персонаж… — Карина Карловна не закончила, взяла кружечку с кофе.
— Но, позвольте мои дорогие, откуда вы знаете, что он оттуда? Может просто мужчина неприятной наружности, каких, кстати, немало на самых верхних ярусах нашего благословенного общества, извиняюсь — по-прежнему с удивлением в голосе произнес Иннокентий Иванович.
— В том понимания не имею и скажу только за себя. Просто знаю и все, как будто кто-то повесил специально для меня на лбу этого господина отличительный знак, видимый только определенными людьми — отглотнув немного кофе, произнесла Карина Карловна.
— Карина то же самое почувствовала, что и я — вмешался Эдуард Арсеньевич.
— Час от часу не легче, но позвольте, я до конца не могу сообразить — потерянно, что-то пытался понять профессор.
— Все верно Эдя говорит. Другие внимания на него не обращают, думаю, что и воспринимают так, как вы профессор только что сказали. Хотя сеньор Толстозадов еще похож на одного известного политического деятеля времен становления ‘’Грядущего общества’’.
— Кажется, я догадываюсь, о ком идет речь — профессор присел на свое кресло и тяжело выдохнул.
— Да — это он — добавил Эдуард.
— Получается, что он… — профессор замялся, подбирая то ли слово, то ли определенный ход мысли.
— Как бы бессмертен, как и эти, Репейс с Ефимози — просто продолжил профессор.
Карина Карловна с Эдуардом Арсеньевичем на этот раз промолчали. Карина разглядывала свои изящные туфли, а Эдуард старался собраться со своими блуждающими, то туда, то сюда, мыслями.
— Видимо не он один — как бы сам себе сказал профессор.
— Но, позвольте профессор. Получается, что он, как бы там не было на нашей стороне — произнес Эдуард Арсеньевич.
— Спасибо, от подобных элементов. Пусть он, как ты говоришь, Эдя и на нашей стороне. Ты видимо начал к нему привыкать — по-своему отреагировала Карина Карловна.
— В каком плане привыкать? — спросил профессор.
— Я хотел об этом рассказать, но разговор пошел в несколько ином ключе. В общем дело в том, что этот самый сеньор Толстозадов назначен моим непосредственным начальником вместо Дмитрия Кирилловича — голос Эдуарда прозвучал напряженно, слегка приглушенно, как будто сам Эдуард Арсеньевич хотел обозначить, что-то странное и таинственное.
— А сам Дмитрий Кириллович, ничего не пойму. Кому пришла в голову мысль отстранить от жизненно необходимой работы самого Дмитрия Кирилловича — чем-то повторив интонацию Эдуарда, произнес профессор.
— Дмитрий Кириллович временно назначен на повышение, заместителем к самому Тепломестову — вмешалась в разговор Карина Карловна.
— Это, конечно, меняет дело, но все же остается неприятный осадок — произнес профессор.
— Видимо, не мы одни озабоченны происходящим — выразил свое мнение Эдуард Арсеньевич.
— Это открывает совсем другие горизонты. Много бы я отдал, чтобы узнать, как можно больше — сказал профессор, снова поднявшись с кресла.
— Я бы хотела ничего этого не знать и очень хотела бы, чтобы все это дерьмо оказалось лишь кошмарным сном.
<p>
</p>
…Карина Карловна говорила о своем отношение совершенно искренни. Происходящие события стояли у нее неприятным комком в горле, мешали нормально размышлять, планировать то к чему она привыкла. Она пыталась отстраниться от проблемы на данном этапе. За исключением нечаянной встречи со старыми знакомыми и сеньором Толстозадовым в ресторане ‘’На берегу’’, события, вроде бы, ее пока, что не касались, но Карина Карловна продолжала мучиться от необъяснимого и тягостного предчувствия: что все это не оставит ее в покое. Особых оснований под собой предчувствия, вроде, не имели и существовали, как бы сами по себе, но и этого хватало, чтобы занять может небольшую, но очень болезненную часть сознания Карины. Иногда ей удавалось на время заретушировать наползающую тревогу, скрыть ее под проблемами более прозаического характера. Только помогало ненадолго и любая пауза, свободный отрезок времени начинали возвращать Карину в область сумрачных предчувствий. Как будто кто-то настроил в ее голове принудительное включение нехороших ассоциаций, как раз в минуты разгрузки. А дальше продвижение мыслей происходило в круговом порядке, от меньшего к большему, где-то истеричному, раздражающему.
Обычная обстановка, любимый распорядок вещей перестали быть, как таковыми и все, от того, что весь этот бред был продиктован ей какой-то чужой и к тому же совершенно непонятной для Карины Карловны силой. Объяснения и вовсе находились для нее в пределах чего-то фантастического, а по большему счету объяснений не было и вовсе. Ставился вопрос, но ни один разумный ответ не находил возможности покрыть собою — этот вопрос. Количество вопросов еще имело свойство постоянно расти и главный вопрос все время, вытягивал за собою целую кучу сопутствующих, они и вовсе загоняли несчастное сознание в беспросветный мрак душевного дискомфорта.
— Я профессор сильно боюсь одной вещи. Не знаю, правильно ли я мыслю, но не знаю, что будет, если так называемый Толстозадов узнает о том, что я знаю, кто он такой на самом деле. Какая может быть реакция. Знаете, в его глазах живет что-то нечеловеческое.