Слова товарища Репейса поставили в тупик коллег Эдуарда Арсеньевича. Сам Эдуард тоже не мог припомнить подобного разговора, но спорить не стал, понимая, что товарищ Репейс может говорить все, что придет ему в голову. Слишком в разных весовых категориях находились они, несмотря на официальный статус в котором находился сам Эдуард Арсеньевич и все его представители.
— Перепрыгов Дмитрий Кириллович — ответил Эдуард Арсеньевич.
— Нет, что вы, мой дорогой Эдуард Арсеньевич. Я имею в виду, куда более мне знакомого человека, который сейчас является вашим непосредственным руководителем — засмеялся товарищ Репейс.
— Сеньор Толстозадов, вы его имеете в виду товарищ Репейс? — не подумав о находящихся рядом делегатах, произнес Эдуард Арсеньевич.
Те впали уже в серьезное недоумение. Во-первых разговор в районе ворот, очевидно, затянулся, что было господам крайне непривычно. То, что следовало вторым номером было и вовсе из разряда розыгрыша. Странное обращение — товарищ Репейс, еще могло сойти за шутку, но тут же какой-то сеньорТолстозадов?
— Да именно этот человек, Эдуард Арсеньевич, я хорошо знаю, что вам поручено сделать. Думаю, не стоит особо терять время. Вы мне сейчас можете вручить предписание на закрытие фабрики, и, собственно, отпустить ваших сопровождающих, заниматься своими делами. Тем более, вы знаете, что этих дел у них не перечесть. Здесь и дачи, и рестораны, и сауны, и много еще, столь необходимого для процветания ‘’Грядущего общества’’.
Эдуард Арсеньевич стоял в недоумении не от того, что товарищ Репейс предлагал распустить по домам важных своей ненужностью представителей, не имеющих счета департаментов. Проблема была в ином. За спиной товарища Репейса, административное здание начало окрашиваться в страшные черно-белые цвета, — и от этого железной хваткой сдавило горло самого Эдуарда Арсеньевича, а товарищ Репейс продолжал противно улыбаться. Важные деятели же ничего не видели, они продолжали топтаться на месте, ожидая распоряжения от Эдуарда Арсеньевича, но он ничего не мог вымолвить.
— Господа хорошие, вы видите, что все по сути уже решено. Поэтому не стоит тратить силы и нервы. Можете передать товарищу Калакакину заранее приготовленные постановления о нарушениях, а те, кто не подготовил домашнего задания, не обессудьте, сами виноваты — обратился к деятелям товарищ Репейс.
Добрая половина из них была совсем не против такого развития событий, но некоторые все же начали выражать брезгливое недовольство. Им оскорбительно было слышать то, каким тоном этот неизвестный господин разговаривает с ними.
Один деятель из департамента по санитарно-вирусно-микробному контролю, открыто возмутился, сделав два шага вперед.
— Что вы себе позволяете, господин хороший!!! — басом, произнес он, имея при этом крайне воинственное выражение на толстом, слегка покрасневшем лице.
Гладко выбритые щеки, начали передвигаться сами собой, а свинячьи глазки сузились еще больше, оставив вместо себя почти незаметные, узкие щелочки.
— Вы имеете сообщить мне что-то важное. Вам не нравится проявленная о вас забота, господин любезный — ответил, не меняя выражения лица, товарищ Репейс.
— Каким тоном вы разговариваете!!! — крикнул толстяк.
Эдуард Арсеньевич умоляюще смотрел на толстяка, затем со страхом на товарища Репейса.
— Перестаньте Свиноедов — произнес Эдуард Арсеньевич.
Свиноедов, от этого подскочил на месте и если бы под его весом находился какой-нибудь предмет то он, несомненно, превратился бы в набор осколков, насколько грузно колыхнулось огромное туловище.
— Я уже ничего не понимаю!!! — закричал он, глазами ища поддержки у своих коллег, которые от чего-то были настроены не настолько воинственно.
Толстяк по фамилии Свиноедов хотел, по всей видимости, продолжить свое возмущение, но в последний момент от чего-то вдруг застыл с открытым ртом и, к тому же, в эту же минуту возникло что-то похожее на всеобщую минуту молчания, и все остальные, за исключением товарища Репейса, сначала повернулись в сторону, застывшего с открытым ртом господина Свиноедова, а затем в ту сторону, куда и были направлены эти самые глазки.
Взгляд Свиноедова был устремлен все к тому же административному зданию, которое приобрело вид из старой кинохроники. Украсилось лозунгами давно минувших дней, и в дополнение к этому, полностью изменился весь доступный обозрению ландшафт.
Появились черно-белые клумбы, с такими же черно-белыми цветами. Доска почета с атрибутами пролетарской власти. Возле всего этого располагались несколько лавочек, на них, не обращая внимания на делегацию во главе с господином Калакакиным, о чем-то беседовали работницы одетые в спецодежду из незапамятных времен.
Свиноедов со скрипом повернул голову в направлении товарища Репейса. Через секунду его начало покачивать на месте, он вцепился в плечо своего собрата, представляющего департамент ‘’ электропроводного благополучия, с полным контролем’’, но тот испуганный не меньше Свиноедова, пытался вырваться в сторону. Его худосочное личико с чертами выродившейся интеллигентности, превратилось в восковую маску, а глаза, опережая онемевшее тело, стремились со скоростью превышающую скорость звука в направлении выхода.
Чуть не повалившись на землю, Свиноедов с трудом сумел принять нормальное вертикальное положение, по его массивному лицу текли жирные, большие капли пота.
— Что же вы товарищ Свиноедов? С вами все хорошо? Или нужно вызвать врача? — с полным участием в голосе спросил товарищ Репейс, одетый в форму НКВД образца конца тридцатых годов прошлого века, с играющей отражением солнца портупеей, на которой крепилась большая кобура пистолета ТТ.
Откуда-то возле товарища Репейса появились двое молодых мужчин, одетых под стать самому Репейсу, их лица в отличие от своего командира, не выражали никакого благодушия, а, напротив, с нескрываемым раздражением смотрели на окончательно потерявшихся в пространстве сотрудников комиссии ‘’Грядущего общества’’.