Генерал снова толкает меня локтем, показывает: посмотри назад. Оборачиваюсь. За нами впритирку друг к другу движется несколько машин, над той, что идет в середине, на полкорпуса впереди остальных, развевается флаг со свастикой. Это все те же неонаци!
Что им нужно? Вначале предполагаем худшее: они собираются таранить нашу машину, сбросить ее в пропасть. Но Вернер по-прежнему спокоен.
Пронзительный гудок, и одна из машин вырывается вперед. Остальные идут за нами почти вплотную, как стая волков. Я усмехаюсь в душе: не они ли, вернее, такие же, как они, может быть, их отцы, недобитки фашисты, в первые послевоенные дни, объявив себя «вервольфами» — оборотнями, волками в овечьей шкуре, — шастали по лесам в надежде легкой поживы?
И мне вспоминается осень сорок пятого в этих местах, когда мы возвращались на Родину.
…Автострада поднимается в гору. Машины слегка буксуют: недавно прошел дождь. Желтые пятна света плывут по мокрым цементным плитам, как в черном зеркале. Хочется спать.
Но спать нельзя. В миссии нас предупредили, что здесь, в лесах, скрываются недобитые фашисты. Красный огонек на головной машине гаснет и снова загорается — это дается команда приготовить оружие.
Нас обступает темный лесной массив. Над головой, точно руки чудовищ, простираются могучие лапы сосен, отряхивая с себя тяжелые капли. Кое-где, как мертвые стражи царства, стоят охотничьи избушки, чернея пустыми глазницами окон. Срывается с дерева ночная птица, ныряет в чащу. Трещит валежник, будто кто-то огромный крадется во мраке, рядом с нами.
Напряженно вглядываюсь в темноту, стиснув до боли в пальцах рукоятку пистолета. Машины движутся медленно, ощупью. Но напряженность скоро проходит, и глаза начинают слипаться, голова клонится набок. Щиплю себя за ухо, снимаю фуражку, высовываюсь в окно. Меня обдает дождем, лесной сыростью. За воротник бежит вода, прогоняя сон.
Скорее бы выбраться из этого леса! Продолжаю сжимать рукоятку до тех пор, пока не начинает светать. Деревья постепенно редеют. Машины, скрипя тормозами, спускаются вниз, в долину, окутанную туманом. Огонек в голове колонны гаснет.
Думал ли я, что через тридцать с лишним лет еще сохранятся и «вервольфы», и флаги со свастикой?
…Но, кажется, мы уже уверились, что с нами ничего не случится, сколько бы э т и ни бесновались. Генерал делает вид, что перестал обращать на них внимание, разговаривает с Вернером, шутит. «Готовятся к авторалли, хотят выиграть хрустальный кубок!» Он кивает на окно, за которым, отчаянно клаксоня, проносится то одна, то другая машина. На что рассчитывают преследователи — запугать, сбить с курса? Или же просто продемонстрировать перед нами мощность своих моторов? Вот нас обгоняет их «фюрер» — тот, что на головной машине, под свастикой. Он злобно показывает нам кулак. «Гаденыш! — думаю я. — Или просто болван, запоздавший прочистить себе мозги?» Воображаю: если бы он мог пустить в ход оружие! Нам пришлось бы плохо!
— Нельзя ли от них оторваться? — спрашивает генерал Вернера.
Тот пожимает плечами. «Все зависит от машины. Да и что они вам?»
Коммунист сидит в спокойной, невозмутимой позе, устремив взгляд на дорогу и не оглядываясь по сторонам. Лишь в скулах прячется напряжение. Он прикидывает, примеривается и вдруг каким-то немыслимым рывком выводит машину вперед. Минута, другая, и «фюрер» с его стаей остаются позади.
— Молодец, Вернер! — радостно воскликнул я. — Вот это класс!
Генерал молча кивает на спидометр. Стрелка на нем дрожит где-то за последней чертой, обозначающей предел скорости. Так, на пределе, мы едем еще минут десять, пока машины наших преследователей не скрываются из виду.
— А вот и Билефельд! — произносит Вернер. Приникаю к стеклу. Впереди в небе зарево — отсвет огней большого города. Сзади — пустая автострада.
— Неужели приехали? — радостно откликается генерал.
Вернер, не отвечая, начинает сбавлять скорость.
НАСЛЕДНИКИ КОММУНЫ
Сначала нам показывают город. Мы уже знаем, что во время войны он был почти полностью разрушен американскими и английскими бомбами, как, впрочем, все более-менее значительные немецкие города. Потом его восстановили, прежде всего центр с его историческими памятниками, которых здесь особенно много, больше, чем в каком-либо другом вестфальском городе. И восстановили, надо сказать, тщательно и любовно. Только очень зоркий и опытный глаз может обнаружить в этих башнях, шпилях, скульптурах подделку под старину. «Молодцы ваши мастера — и прежние и современные!» — говорит генерал, отдавая должное неизвестным нам архитекторам, скульпторам, каменотесам, резчикам по дереву… В руках у Алексея Кирилловича карта с рисованными изображениями памятников старины, и он, как человек, привыкший к точности и обстоятельности, делает на ней свои пометки. «Здесь мы уже были. А сюда хотелось бы зайти». Наш гид Эвальд, секретарь окружкома ГКП, влюбленный в свой город, с нескрываемым удовольствием поглядывает на генерала, который сейчас больше похож на дотошного историка или искусствоведа. Кому из патриотов не льстит внимание к предмету их гордости?