Но напоминание о Москве лишь еще больше подстегнуло желание немца заполучить нас к себе.
— Ну хотя бы на пять минут! — Он умоляюще смотрит на генерала и выкладывает последний козырь. — Разве на войне вы всегда ложились спать в это время?
— Да, но то была война.
— А вы вообразите, что она еще идет!
Генерал качает головой: хороши шуточки. Однако, подумав, сдается.
— Ничего не поделаешь, придется зайти. Но только на пять минут.
Эрих с торжествующим криком устремляется по дороге к дому, а мы едем за ним. Теперь мы понимаем, почему он исчез из ресторана: ему захотелось принять нас у себя.
Вылезаем. Алексей Кириллович, роясь в своем «дипломате», тихо говорит мне:
— Неудобно идти с пустыми руками. Нужен какой-то презент…
— Презент! — восклицает хозяин, уловив последнее слово. — Лучший презент — это вы сами! — Эрих почти силком затаскивает нас в дом и подбегает к внутренней двери. — Гертруд! Иди сюда! Ты видела когда-нибудь в своем доме генерала?
Входит, снимая с себя передник, хозяйка.
— О, это для нас такая честь!
Глаза у Гертруд веселые, как у мужа, нос курносый, миловидное лицо. Молодец, Эрих, не промахнулся когда-то, выбрал подругу по себе.
Мы как-то сразу теплеем от присутствия этой женщины.
— Садитесь за стол. Мы, конечно, не капиталисты, но у нас говорят: «Добрый прием выручает даже плохую хозяйку!» А мы с Эрихом так вам рады!
Эрих, передав бразды правления жене, уже сидит за столом и колдует с графинчиком, нацеживая в рюмки какое-то зелье красноватого цвета.
— Не беспокойтесь, это для виду. — Он подмигивает. — Фирменный напиток «Семья Керн и К°»! Лучший безалкогольный коктейль во всей Германии. Тридцать даров леса на одну бутылку воды, и ни капли спирта.
Смеясь, садимся — каждый на свое место. Алексей Кириллович сидит, как ему положено, в центре стола, между хозяином и хозяйкой. Теперь, при таком надежном заслоне, о пяти минутах нечего и думать. Дай бог управиться хотя бы за полчаса.
— К делу, товарищи, к делу! — Генерал поднимает рюмку с фирменным зельем. — Если никто не возражает, я скажу несколько слов.
Возражений, конечно, нет, и наш генерал говорит, что пусть это застолье не предусмотрено никакими протоколами и пусть происходит оно не в каком-нибудь парадном зале, а в маленькой квартирке немецкой рабочей семьи, однако радушие, с которым здесь принимают нас, советских людей, делает эту встречу, может быть, самым ярким событием дня… — Генерал, шутливо досмотрев на хозяина, добавляет: — И, скажем для точности, уже и ночи.
Он говорит, что в годы своей довоенной юности, в далекие двадцатые годы, взял комсомольское обязательство выучить немецкий язык для того, чтобы способствовать лучшему взаимопониманию трудящихся СССР и Германии. Но так уж получилось, что вскоре пришлось приналечь на другие предметы, которые в силу исторической обстановки вышли на первое место. Впервые он пожалел, что не сдержал слово, лишь в конце этой войны, когда был уже майором и вместе с войсками оказался на территории Германии. Недобитые фашисты отравляли сознание простых людей, пугая всякими ужасами, которые якобы грозят им со стороны СССР и его армии. Как ему хотелось тогда разоблачить этот бред: своими словами, ярко, убедительно рассказать о характере советского народа — простого, совестливого, незлопамятного… Жалеет и теперь, когда бывает на немецкой земле с миссией мира и дружбы. И сейчас надо разоблачать клевету врагов и недоброжелателей. Но чаще он страдает от бедности своего запаса немецких слов, желая сказать простым людям, трудящимся Германии, обо всем том, что объединяет две наших страны, два народа, от которых в конечном счете зависит, быть или не быть войне в Европе, а может быть, и во всем мире.
— Я хочу поднять этот бокал… — генерал улыбается, — эту рюмку за то, чтобы мы всегда встречались на такой и подобных мирных позициях и чтобы наши глаза смотрели только дружески; чтобы злоба и жажда уничтожения никогда, понимаете — никогда! — не взяла верх над тем человеческим, что украшает нашу жизнь. За это, друзья, и за наших дорогих хозяев!
Все дружно опоражнивают рюмки. Выпив, Гертруд чмокает генерала в щеку.
— Вы так хорошо сказали!
Алексей Кириллович приятно смущен. Показывает глазами на хозяина.
— А он меня не вызовет на дуэль?
— Но вы же генерал. А он даже стрелять не умеет.
— Не умею? — Эрих, сделав грозное лицо, поднимается. — Да знаете ли вы, что я единственный вооруженный коммунист во всей нашей стране.
Он срывается с места, бежит в соседнюю комнату и возвращается с большим длинноствольным пистолетом образца прошлого века.