Алексей Кириллович извлекает из своего «дипломата» цветной плакат с видом Кремля, разворачивает и показывает здание театра, где обычно проходят фестивали и смотры художественной самодеятельности.
— Какая красота! — восторженно шепчет Гертруд.
Ее особенно умиляют кремлевские соборы.
— Это верно, что у них купола из чистого золота?
Эрих насмешливо стучит ей по лбу.
— А еще строитель! Будь по-твоему, церкви от тяжести давно рухнули бы!
Эвальд спрашивает, в каком из домов работал Ленин.
Мы показываем.
— А где заседает советский бундестаг? — интересуется Эрих.
— Верховный Совет, — поправляем его мы.
Немцы долго смотрят на многооконное здание под красным флагом.
— Давайте выпьем за Москву! — вдруг предлагает Гертруд и снова наполняет рюмочки.
— Давайте! — Эвальд все же решается сделать еще глоток, но предупреждает, что этот будет последним.
— Правильно! — Генерал, посмотрев на часы, восклицает: — Первый час ночи! — Он поднимается с рюмкой в руке. — На посошок! У нас в России это означает: удачной дороги. Так? — Эвальд солидно кивает. — Ну и удачи тем, кто остается. За вас… и за Москву!
Мы уже идем к порогу, как хозяин, всплеснув руками, кричит, чтобы мы подождали.
Он опять скрывается в соседней комнате и через минуту выносит оттуда два небольших свертка.
— Вам… на память!
На улице мы обнимаемся. Гертруд смахивает с глаз слезу. А ее неугомонный муж делает дирижерский жест и вполголоса запевает:
Больше слов он не знает. Зато мелодию ведет с завидной точностью. Гертруд вдохновенно вторит ему.
…У себя в номере я развернул сверток. В нем было несколько книг и брошюр. На одной из них, рассказывающей о жизни Эрнста Тельмана, прочел надпись:
«Советскому товарищу в память о пребывании на мюнстерской земле, с мечтой о победе Коммунизма во всем мире!»
Была здесь и уже знакомая мне книжица о «шальмайен-капелле». С портрета смотрел Эрих Керн — крепкий, коренастый, серьезный, с хитро прищуренными глазами. Кого же он мне тогда напомнил?
Ба, да ведь это была почти точная, лишь осовремененная, копия того — каменного — крестьянина с городской площади, одного из тех, кто когда-то воевал за свободу и справедливость.
ИНТЕРВЬЮ У ТРАПА
Пожалуй, никто так не любит задавать вопросы, как немцы. Чем это объяснить — интересом к чужой жизни или жаждой сенсаций? Надо и мне их спросить — ну, хотя бы вот ту белокурую студентку в очках или того большого, толстого, бородатого, безвозрастного детину, отрекомендовавшегося магистром психологии. Но все больше и больше понимаю, что времени у меня не останется. Светящиеся цифры на табло над выходом в предпосадочный вестибюль бегут, мои провожающие Гельмут и Дитер уже начинают нервничать и посматривают на окруживших меня интервьюеров неодобрительно, особенно нетерпеливый, не любящий, как он выражается, толочь воду в ступе, Гельмут, но наш диалог — в данном случае его следовало бы назвать «многологом» — все накаляется.
— Как вы попали в плен?
— Как и многие мои товарищи по концлагерю. В окружении под Киевом был тяжело контужен, потерял сознание…
— А если бы не потеряли? Хватило бы у вас решимости кончить жизнь самоубийством, как поступали некоторые?
Кажется, это опять бородатый психолог.
— Не знаю. Скорее, испробовал бы все способы выбраться из «котла» и либо вышел бы к своим, либо погиб бы.
— Значит, вы, по нашей классификации, реалист, а не фанатик?
— Ну, если у вас есть своя классификация, то судите сами.
Слышится смешок окружающих, психолога оттесняет высокий пожилой лысоватый мужчина решительного вида со впалыми щеками и глазами, ушедшими под лоб.
— Я поляк, в детстве тоже был в концлагере — в Гросс-Розене, может быть, слышали о таком, — там умерли мои родители и старший брат. Нам приходилось плохо, но вам, советским, еще хуже. Мы хотя бы пользовались поддержкой Красного Креста, получали от него немного галет или сухарей, иногда папиросы, иногда кое-какие лекарства. Советские же не получали ничего. Но, может быть, так было только в Гросс-Розене, а у вас…
— Понял. В Штукенброке было то же самое.
— И как же вы остались живы?
— Так и остался.
— Это не объяснение. Вероятно, вы находились на каком-либо привилегированном положении?