Ну а я, а все мы, разве нам не была уготована такая же участь?
Погруженный в свои мысли, я не заметил, что кто-то подошел ко мне и стоит почти рядом. А когда заметил — не почувствовал страха. З д е с ь, где были погребены шестьдесят пять тысяч человек — шестьдесят пять тысяч жизней, для меня как бы утратилось ощущение опасности. И все же я вздрогнул. Но не от испуга, скорей от неожиданности. Рядом со мной стоял парень, тот самый, похожий на героя средневекового эпоса.
Сначала я угадал его по темному силуэту, а через минуту, когда из-за облаков выглянула луна, увидел и лицо. Оно показалось мне мрачным, нахмуренным. Но угрозы в нем не было.
— Ты зачем пришел сюда? — вырвалось у меня, когда я рассмотрел, что парень держит что-то за спиной. — Хочешь убить меня или осквернить могилы моих товарищей? Но знай: это тебе т а к не пройдет!
Я говорил внушительно и спокойно. И в то же время понимал, что вряд ли могу его напугать. Даже если бы я закричал, никто меня не услышал бы. Но парень — теперь можно было почти поручиться — не собирался чинить зла. По-видимому, его что-то мучило, какая-то тайная мысль.
— Я знаю, что вам говорил этот… коммунист, — наконец с усилием выдавил он. — Что ж, это все правда. Да, правда, — в его голосе прозвучала горькая усмешка. — Внук палача и убийцы, сын вожака местных «гитлерюгендов» и сам недавний предводитель шайки «молодых волков». — Он молча покачал головой. — Но есть и другая правда, о которой никто не знает. — Только им, — парень со злобой кивнул в сторону городка, — я не скажу. Вам могу сказать. И этим… что в могилах. Вот… мой залог!
С этими словами он вынул из-за спины небольшой серебряный венок из тех, что вешают на месте гибели героев, и положил его на могилу. Выпрямившись, закурил, потом снова нагнулся и расправил ленты на венке.
Я следил за его движениями, пытаясь понять, что скрывается за ними — юношеское пижонство, истерический каприз или, может быть, честное раскаяние. Последнее мне казалось ближе к истине, но, право, пока я в этом боялся признаться даже самому себе. Все добрые предположения рушились, едва вспоминалась его роковая фамилия.
— Так вот, — сказал он с какой-то отчаянной решимостью, — прошлого больше нет, я его отрубил… как хвост саламандры. Память о деде я проклял вместе со всем миром. От папеньки, хотя он уже давно не больше, чем старый ворчун и маразматик, я ушел — живу в студенческом общежитии; с прежними дружками порвал. Итак, мы с вами не враги. Но еще и не друзья, ведь так? — Он схватил меня за руку и крепко сжал. — Не отвечайте мне, не надо, пока я не смыл с нее позор… — Парень тряхнул рукой и засмеялся. — Не верите, что смогу стать чистым? Но вы же марксисты, диалектики, должны верить, что человек способен измениться.
Он снова умолк, закрыл глаза и пошатнулся. Не от вина — если он и выпил, то совсем немного.
— Вам… нехорошо? — спросил я, перейдя на «вы».
— Ничего… Сейчас пройдет.
Передохнув, парень сказал уже спокойно.
— Но фамилию свою не изменю. И поверьте: я постараюсь сделать так, чтобы она никого не пугала. Даю вам слово.
Он шагнул в темноту и исчез.
Я еще постоял немного, прислушиваясь к шороху гравия. Мне думалось уже не только о мертвых, но и о живых. «Кто поручится за их судьбу, — спрашивал я, стараясь унять волнение в душе, — и кто их спасет? Никто, кроме самих себя. А верить… верить надо, что победит разум, победит добро».
Вокруг была ночь, лишь вверху, сквозь облака, брезжил далекий неясный свет.
Что бы мы стоили, не будь у нас памяти! Для меня тот день и все, что произошло, стали одной из вех, с которой пошел отсчет нового отрезка или, если говорить громко, нового этапа в моей жизни.
По взгляду сидевшего рядом со мной на корточках молодого человека я видел, что и он п о м н и т.
— Скрылся как вор в ночи! — Парень принужденно засмеялся. — Но то был не я, то была моя тень!
— Однако, насколько помню, эта тень разговаривала очень уж похожим голосом и даже курила те же самые сигареты.
— Что ж, похожие фокусы умели проделывать и другие всем известные тени. Вспомните тень отца Гамлета. — Он потушил окурок, усмехнулся.
Мне показалось, что парень нарочно взял со мной шутливый тон, чтобы избежать разговора о серьезных вещах. Но я ошибся. Порывшись в кармане, он достал желтый пластмассовый кружок из тех, что носят на груди участники празднеств и собраний, и пояснил: