Вошел Паричка, хмурый как туча, но едва переступил порог и закрыл за собой дверь, как тут же сбросил с себя маску. «Привет! — Он поднял сжатую в кулак руку. — Как дела на вашем фронте?» Георгий и Мишка лишь пожали плечами. «Сам видишь. А что у тебя?» — «О, н а ш ф р о н т приближается. На востоке он уже за Одером, на западе — у Рейна». Он подмигнул. «Скоро плену капут. Свобода!» Мишка аж подпрыгнул от радости. Но Георгий еще больше помрачнел. «На простынях спать, победы дожидаться!» Он в сердцах швырнул на пол котелок с недоеденной баландой. «Хрен, а не свободу — не хотел? — сверкнув глазами, сказал он Мишке. — Так тебе эсэсовцы и дали со своими повстречаться. Сожгут живьем или расстреляют из пулеметов…» Он сел на край нар, застланных провонявшим тряпьем, и горестно уткнулся лицом в ладони.
Немец подошел к нему, похлопал по плечу, «Так не пойдет, Георгий, ты солдат, я солдат, надо держаться. — Он посмотрел на дверь, прислушался. — Может быть, я вам помогу. — Георгий приподнял голову. — Я думаю, — продолжал шепотом немец, — не сделать ли вас еще один раз мертвыми… не навсегда, только на один-два часа».
Он сказал, что получил новую должность — шефа «капут-команды» и вот уже почти месяц занимается вывозкой трупов на кладбище. «Понимаешь?» — немец посмотрел на беглецов и показал мимикой и жестами, что надо сделать: сначала они притворятся мертвыми, затем их «тела» погрузят в похоронную фуру и вывезут за лагерь, а там… там они «воскреснут».
Не было сказано ни одного слова, но Георгий и Мишка все поняли. «Ты… ты… гений!» Георгий бросился к немцу, тот отстранил его. «Даю инструкции. Пункт первый — молчать. Пункт второй — взять с собой ножи и компас, если их нет — я дам. Пункт третий — не умываться, не бриться, короче — чем старше на вид, тем лучше. Все». — «Хорошо! С радостью мы, конечно, поторопились, но… бог даст! Назначай срок». — «Хоть завтра, нет, лучше послезавтра. Завтра — пятница, тяжелый день. Да и бороды не успеют отрасти». Георгий было кивнул, но вспомнил о данной друзьям клятве. Он хотел быть точным и здесь. «Уж если отпускать бороду, то — большую. В следующую среду — годится?» Немец что-то прикинул про себя и кивнул утвердительно.
Подошла среда. Накануне две или три ночи не спали — терзались сладкими и горькими мыслями попеременно. Это было как гадание на ромашке: удастся — не удастся. Георгий уже жалел, зачем так оттянул дату. Для него не было большей му́ки, чем ждать.
А все оказалось неожиданно просто. Заслышав скрип повозки, замерли на нарах, будто окаменели. Минут пять лежали, задрав подбородки и бессильно раскинув руки. Мишку начал уже разбирать смех, он хихикнул, прикрылся ладонью. «Хочешь завалить, гад!» — страшно прошептал Георгий. Тихо открылась дверь — не хлопнула, как обычно. Паричка, посмотрев в окно, вдруг крикнул: «Лошадей держите, лошадей!» Его подручные выбежали на улицу, а Паричка поспешно переложил «трупы» в носилки, которыми служил большой ящик из-под снарядов, снабженный ручками. Когда санитары вернулись, немец приказал им положить в ящик еще один, подлинный, труп, и похоронщики двинулись. На улице поклажу еще раз переложили, уже в фуру, сверху набросили мокрый, с тошнотворным запахом, брезент, и фура не спеша поскрипела по направлению к проходной.
«Контроль» не увидели — почувствовали кожей. Этот момент решал: жить или… Даже страшно было подумать. Но страха почему-то не ощутили. Мысль работала на пределе. Все — мышцы, нервы — как бы свернулось в пружину, готовую сработать мгновенно.
Нет, ничего опять же не произошло. Робби обменялся с постовым шутливыми репликами, еще помедлил, дав сослуживцу закурить, затем, опять же не спеша, тронул повозку. И снова скрипела она по дороге на кладбище, и минута казалась годом.
Наконец подъехали к открытому и еще не до краев заполненному рву. Потом увидели, что́ бы их ожидало, если бы не судьба и добрые люди… Но тогда взглянули на этот у ж а с лишь мельком. Паричка, отославший подручных на ближайшие огороды за картошкой — «комси-комса, меншен!» — воруй, мол, пока я добрый! — помог друзьям выбраться из фуры. Показал дорогу, по которой с наименьшим риском можно было выбраться из зоны. Достал из-под шинели два больших складных ножа и «морской» не «боящийся влаги» компас. «А с едою как?» Мишка вынул из кармана завернутый в тряпку сухарь. Паричка постучал пальцем по лбу: думать надо! — и, выхватив откуда-то, как фокусник, вещмешок с припасами, сунул беглецам. Тут же, не дав передохнуть, он подтолкнул их: идите, не то скоро будет светло. Машинально, повинуясь толчку, они побежали к лесу. Вдруг Георгий остановился. «Ё-моё! Даже спасибо не сказали!» Он хотел было вернуться, но немец словно прочитал его намерение. «Лос! Лос!» — скорее показал, чем крикнул, он и сделал вид, что достает пистолет. Георгий растерянно махнул рукой и побежал следом за Мишкой…