Прозрачный плащ слегка играл под ветром, но не нашим, а в противоположную сторону — под воздействием нездешнего ветра. И глаза его, которые, казалось бы, я отчётливо видел, были неопределённого цвета. То они казались небесно-голубыми, то мерцали искрами янтаря, а иногда, в какие-то моменты беседы, превращались в чёрные бездонные колодцы, через которые смотрела на тебя Преисподняя.
Несмотря на вечную молодость, веяло от него немыслимой древностью, как от заросшей землёю и травой архаической статуи на развалинах полузабытого святилища. Казалось, рядом стоит живой ископаемый ящер. А в чёрные блестящие волосы он для пущего контраста воткнул венок сельдерея. С усмешкой глядел он, и, погладив чёрную изящную бородку, сказал, наконец:
— Не смотрите на меня. Смотрите-ка лучше в другую сторону. Нечего здесь стоять, ибо вы, надо заметить, своими вытаращенными и налитыми кровью глазами и разинутым ртом — производите странное впечатление. Боюсь, вы введёте в смущение скромных жителей Коломны. А потому — пойдёмте вперёд. Вы ведь собирались покинуть Акрополь? Вот и пойдёмте. А дорогой поговорим.
И мы пошли. Странным было это краткое шествие. Я шёл справа от него и чуть впереди, так было легче не смотреть в его сторону. Мы перешли через вал Димитрия Донского и я, было, направился на Владимирку, но Голос меня остановил.
— Нет, нам налево.
— В Погорелую башню? Да ведь она закрыта…
— Кто вам сказал?
Башня была открыта.
Полусумрак её распахнулся над нами.
— Сейчас пойдёт дождь, — заметил ОН. — Нам самое время укрыться в этом уютном месте.
И дождь действительно пошёл, не ливень, но достаточно сильный.
— Закройте дверь, Август. Да, закройте и заложите её на внутренний засов. Посидим в уюте, пока дождь не кончится, и побеседуем.
— Силы небесные, откуда всё это?!
Удивляться было чему… Невесть куда исчезли сырость и запустение. В углу стояла какая-то медная жаровня с пылающими угольями, рядом находилась пара плах, покрытых войлочными подушками, на одну из них сверх того был ещё наброшен пурпурный плащ со скупым золотым шитьём по кайме. На эту самую тёмно-кровавую плаху он и уселся, а я сел напротив.
Он перемешал угли странной бронзовой штуковиной, похожей на дротик.
— Меня удивляет, Август, что вы поражены этим огнём. Ведь он в этой башне — логичен. Вообще огонь в жизни древнего коломенца — велик и значителен. Он воплощает жизнь и смерть в одном логосе. В огне ковали подковы и мечи, в огне горел деревянный город, и храмы города озарялись тревожным огнём свечей. Разве не так?
— При чём здесь древняя Коломна? — раздался мой хриплый ответ. — Я-то не древний коломенец.
— А кто же вы? Если вы — не древний коломенец, почему вам слышится бормотание несчастной царицы? И почему вы всё время видите её руки, в которых она подаёт вам кусочки битой посуды и щепки? Значит, вас мучает совесть, и стыдно, что напрасно царица дала вам двойной дукат. Вы не способны простить себе, что имели возможность помочь ей — и не помогли.
— Помочь ей?! После того, что она сделала с Коломной?!
— Ах, милый мой! Своим наивным возмущением вы лишь доказываете свою инаковость. Если бы вы были из этого времени — разве бы это вас так глубоко трогало? Да к тому же примитивное колдовство полностью изобличает вас. И не только примитивное, но и безвкусное. Ибо вы сваливаете в кучу божественные орфические гимны, нелепые заговоры, гадания по варварским книгам, которые написали немытые восточные дикари лет пятьсот назад. Какая мешанина! Выберите же что-нибудь одно, и уж во всяком случае, не смешивайте молитвы к Нам с жалким бредом финикийцев и их дураков-соседей.
— Ну, положим… Но тогда я не могу понять — как вы оказались в христианской Коломне?
— А вы полагаете, что между нами такая уж глубокая разница?
Он взял кирпичного цвета поседелый кувшин, налил из него в чашу и протянул:
— Пейте.
Я вздрогнул. Это была микенская чаша. Литое серебро оплетали позолоченные львы.
— Пейте, пейте. Это ахейское вино. Итак, юноша, вы находитесь в величайшем заблуждении. Христианство — наука, взлелеянная в тени греческих портиков. Они предают Нас проклятию, меж тем как сами вскормлены молоком Кибелы. Нас невозможно убить! Мы там, где верят в Нас, где остаются незримые островки Нашего культа. И жертвенная кровь ваших мистерий — это бессмертный ручеёк Моего Брата Диониса. И поэтому Мы так же свободно чувствуем себя под сводами варварского храма, как и в эллинских периптерах, пусть и переделанных в христианские. Они думали, что разбив Наши идолы, они изгнали Нас. Это большая ошибка. Невозможно остановить реку жизни; вы никогда не сумеете порвать цепи этого мира, и любой алтарь, возведённый под этим небом, будет Нашим алтарём, чьё бы изображение вы на нём ни ставили. Пейте же. Это ахейское вино.