И золото Илиона проблескивало через землю: драгоценные гривны и кольца, и подвески, и тонкие чеканные блюда и кубки. И слышалось имя: Елена.
— Елена, Елена, — вторило эхо.
А в гулкой дали высился другой Город, связанный с Илионом каким-то призрачным переходом. И он тоже был каменный и пустой, и цельный и разрушенный, многоликий, вложенный один в один. Там лежал снег, и Город молчал, опустошённый чумой. Но его покойников не сжигали, а бросали в мёрзлую землю. И там же, в раскалённом солнце, в жаре, бродили тысячи, десятки тысяч людей. И там же в глубокой ночной тьме горел огонь в печи, а около сидели люди и колдовали, сдвигая время.
Скрипела, скрипела небесная телега, и текли, поворачиваясь, звёздные реки, что-то свершалось в гулком чёрном куполе, и тёмная Троя словно парила над землёй, как бы поднятая на весах.
И Кассандра вошла в этот зыбкий мрак, подобно дыханию ветра.
— Поднимайся, царь. Ты ничего не исправишь своим отчаянием.
— Ты сказала: исправишь? А что я могу исправить? Что мы все можем сделать? Всё уже решено. Единственное, что нам осталось — рыдать на развалинах.
— Ты многое можешь сделать, царь. И, прежде всего, ты должен предать погребению тело славного Гектора.
— Что ты, безумная, говоришь? Как это возможно, когда:
— Собирай выкуп.
— Что?!
— Собирай выкуп. И делай это скорее. Сегодня благоприятная ночь, завтра уже будет поздно. Ночью вы сможете вдвоём беспрепятственно подойти к стану Ахилла. Вас пощадят. Ахилл не будет убивать посла.
— Положиться на милость зверя? Разве у зверя есть рассудок, стыд или честь? Ахилл питается кровью — и ты думаешь, что он остановится передо мной, побоится пролить мою кровь?
Кассандра крикнула в ярости:
— Пусть даже так! Но, по крайней мере, ты погибнешь, как мужчина, не томясь и не предаваясь жалким и позорным слезам. Ты же воин! Вспомни об этом! Говорю тебе: сегодня ничего страшного не произойдёт. Ты должен это свершить.
— Почему?
— О если бы я знала! Но не могу я тебе объяснить! И всё же ты должен послушаться меня! Не бойся. Забудь о страхе. Вспомни, как ты дрался на поле битвы, вспомни свист воздуха, рассекаемого мечом. Ты помнишь пение стрел?! Ты помнишь, как сражался с амазонками, и ветер приносил их визг вместе с камнями пращей?
— Да! — вскричал Приам и поднялся, и схватил отброшенный посох, и ударил бронзовым наконечником о каменные плиты, и сноп искр сверкнул над полом, а посох загудел, как боевое копьё.
— Да! — повторил он. — Уж лучше встретить смерть глаза в глаза, чем гнить в этом угаре!
И он быстро пошёл вон и, выходя, ударил посохом о створы дверей.
Высоко над каменной Троей поднимался спальный покой дворца, сложенный из благоуханного кедра.
Приам поднялся в горницу, за ним шли сыновья: Клит и Гелен. Гекуба тоже была здесь, надрывая душу причитаниями. Царь, не слушая её, открывал крышки больших ларей из драгоценного дерева. Прекрасные, с тонкой резьбой, они скрывали сокровища семьи.
— Перестань, жена, — обратился Приам к супруге. — Перестань. Не человеческий рассудок толкает меня к шатрам Ахилла, а воля Богов. Этой ночью должен я идти и молить о сыне. Он лежит непогребённый там, у берега моря, а дух его мечется и не может миновать подземную Реку. Мы не в силах отбить Гектора оружием. Послов троянских Ахилл не послушает. А меня — послушает. Если же он убьёт меня — это не страшно. Я хочу умереть. Я — воин, а воинам свойственно погибать.
Он извлёк двенадцать покровов тонкой работы, двенадцать простых хлен и двенадцать пурпуровых ковров (они были переложены кусочками ладана, чтобы отбить тяжёлый запах пурпура). Затем приказал Гекубе отсчитывать и доставать верхние плащи и хитоны. А сам, вручив весы Гелену, стал отвешивать слитки золота, и не остановился, пока не набрал десять талантов.
Затем отобрал четыре блюда, два сверкающих золотых треножника и драгоценный финикийский кубок — память о давнем посольстве.
И сыновья переносили это богатство вниз, где уже стояла приготовленная повозка, запряжённая мулами: дивное орудие, усовершенствованное веками трудов. У неё был на редкость лёгкий и бесшумный ход. Драгоценная поклажа, тщательно обёрнутая, была закреплена прочно и плотно; копыта мулов обвязаны тканью. Это позволяло дойти до самых ворот мирмидонского стана.
Принесли воду и вино, и Приам начал возлияние богам (быть может — последнее возлияние?).
— Всемогущие Боги и ты, тучегонитель Зевс, — произнёс царь. — Воззрите на меня! Я никогда не оставлял вас своими жертвами, ваши алтари всегда алели от крови благородных животных. Первые плоды и начатки всех богатств приносились Вам. Я не знаю, чем святой Илион прогневал Вас, но сейчас забудьте на время о своей вражде, вспомните о моей верности. Не за себя молю. Но дайте мне выручить и погрести тело сына. Вы знаете, что это — не преступная мольба. Ибо, воистину, Гектор при жизни был безмерно благочестив и любезен Вам. Позвольте же мне выполнить свой долг, чтобы дух убитого сына нашёл упокоение в загробных Полях.