— Ты что, мам? — встревожилась Энн. — Мы тебя напугали?
— Ой, да. На секунду.
— Решила, это фамильное привидение явилось? Посмеялись.
— Мы вот обсуждаем, — сказала Энн, — не позвонить ли на фабрику. Честный шанс спроворить обед.
— Господи! — Мэри засомневалась. — Ну как это мы все вместе нагрянем.
— Отец будет рад, — сказал Томми очень серьезно. — Он совсем один. Он мне не простит, если узнает, что вы были тут и я вас не привел.
— А вдруг другие тем временем решат возвращаться?
— И успеется. Мы пораньше поедим. В двенадцать, если хотите.
— Но ты уверен, совсем уверен, что это ничего?
— Абсолютно, — заверил Томми. — Сейчас же сгоняем машиной на почту. Это максимум четверть часа.
На том и порешили. Мэри со вздохом отставила свою идею соснуть. Да ладно. И почему бы в конце концов не повидать старого Рэма.
Тут же стали спускаться. Мэри через лестничное окно увидела: Эдвард с Маргарет, по саду фланируют. Явно углублены в одну из своих таинственных приватных бесед. Было дело, пыталась уследить за зигзагами их отношений — давно на этом поставила крест.
Эдвард поднял взгляд, увидал Мэри. Механически ей помахал, ничуть не меняя тона на вопросе:
— Ну, и как сей последний? Он тоже из Оксфорда? Маргарет кивнула.
— Я обречена, кажется, инструктировать молодежь.
— И это его первая вылазка?
— Ей-богу, мой друг, вы злоупотребляете моей девичьей скромностью.
Эдвард осклабился.
II
Сложив руки на сгибе зонта, голову слегка склонив, майор Чарлзуорт покорно отдавался мерному скольжению лифта, как мученик, возносящийся на небеса. У дверей квартиры миссис Верной минуту помедлил, прежде чем позвонить, кротким, смиренным жестом поднял пальцы к редким усам. Так оробел сегодня, что впору, кажется, снова отрепетировать даже те несколько слов, какие положено сказать горничной. Но дверь отворила сама миссис Верной:
— А я вас жду.
Она сегодня казалась почти веселой. Улыбалась:
— Я отпустила свою девицу с ухажером. Чай сами заварим, осилим уж как-нибудь.
Трудов, собственно, особенных и не требовалось. Все, что нужно, в готовности разложено по кружевной скатерочке. Только и дел — вскипятить воду и наполнить серебряный заварочный чайничек. Который она протянула Роналду. Он принял этот чайничек трепетно, как принимают за литургией потир. Она улыбалась, наливая горячую воду:
— Пальцы берегите, как бы не ошпарить.
И когда уже уселись друг против друга за низеньким столиком, она попросила:
— Ну, рассказывайте про четверг,
В четверг он побывал на аукционе в одном старом эссекском доме. Она, в последний момент выяснилось, поехать не могла. Роналд подробно описал замечательную коллекцию старинных гравюр. И были там еще стулья, просто прелестные стулья.
— Ах! Жалко, меня там не было! — вздохнула она.
Хотелось сказать ей, что без нее весь аукцион потерял всякий смысл. Потому, мол, исключительно и пошел, что знал, как ей интересно потом будет про все про это послушать. Но выговорилось только:
— Вам, наверно, было бы интересно.
— Еще бы.
Она отхлебнула чаю; спросила:
— А в субботу на эту встречу пойдете?
— Как-то пока не уверен.
— А я не пойду, если вас не будет. Когда у вас прояснится? Она улыбалась, потешаясь, кажется, над его уклончивостью. Он слегка покраснел, но храбро ответил:
— Я, собственно, ждал, я хотел, собственно, узнать, собираетесь вы пойти или нет.
Она на него сверкнула быстрой улыбкой.
— Я вот часто думаю, — она сказала, — насколько искренне мое увлечение прошлым. Конечно, было бы страшно нудно таскаться по всем этим достопримечательностям одной.
Он почувствовал, что лицо его выдает. Промямлил:
— Приятно с кем-то сопоставлять впечатления. Снова она улыбнулась:
— Вы должны обещать, что никогда не бросите меня.