Лили улыбнулась:
— Еще из тетиного приданого.
— Один наш знакомый, он из Британского музея, на днях смотрел. Говорит — эпоха Якова.
— Ну да.
— Знаешь, а может, ты зря…
Лили улыбнулась. И вдруг как-то сразу она состарилась. Эти гусиные лапки вокруг глаз. И шея какая-то тощая, и жилистая, что ли.
— Я подумала, Энн, наверно, будет приятно.
— Может, тебе бы стоило его приберечь для Эрика. Лили улыбнулась:
— Знаешь, я иногда думаю, он вообще никогда не женится.
— Вот и Морис говорит, — Мэри засмеялась.
Но обсуждать с Лили Эрика как-то было всегда неловко.
— Ты лучше насчет свадьбы расскажи.
— Ну… это будет в Чейпл-бридж. Глаза у Лили загорелись.
— Ой, как я рада!
— Морис — шафером. Все в семье, словом, в своем кругу.
— И день уже назначили?
— Не совсем. Где-то в феврале, в общем.
— И в чем будет Энн?
Мэри пустилась в детали. Лили расцвела.
— Я так рада, что все честь честью и на широкую ногу. А то теперь сплошь да рядом такие куцые свадьбы пошли.
Мэри не сдержала улыбки: вспомнила собственный церемониал. Сказала:
— Но ты-то будешь, конечно?
— Я? Ты думаешь?
— Ну конечно, должна же ты меня поддержать. Одна я не выстою против второй миссис Рэмсботтэм.
Лили хохотала, как ребенок.
— Да, получается, надо будет прийти.
— Но знаешь, — Мэри сказала после паузы, — мне на самом деле пора.
— Ну, неужели? — У Лили опало лицо. — Да, конечно, ты же такой занятой человек.
— С Рождеством дикие хлопоты. Дети, оба, остаются дома. В дверях помедлила. Прибавила:
— Знаешь, Лили, мы будем ужасно рады, если ты к нам выберешься — в любое время.
Лили улыбнулась:
— Спасибо тебе большое. Но ведь я понимаю, у тебя вечно куча дел.
— В доме, конечно, у меня кавардак. Но — знаешь что? Ты же никогда не была в Галерее, правда? Выберись как-нибудь, только не откладывай в долгий ящик. В четыре уже почти темно, и мы спокойненько посидим за чашечкой чаю — никто лезть не будет. И топят наконец-то прилично.
— Я бы с удовольствием.
— Так смотри, не забудь. Вот, на тебе адрес.
— Сразу после Рождества и зайду.
— Ну, счастливо тебе. Чай был дивный, спасибо.
— Спасибо, что пришла.
— До свиданья, Лили.
— До свиданья, Мэри. Поцеловались.
Трясясь в автобусе по дороге домой, Мэри так и видела перед глазами Лили — худая, бледная, белокурая женщина храбро улыбалась в дверях своей одинокой квартиры. Бедняга Лили. И что она на Рождестве будет делать?
Вечером вдруг осенила идея. Почему б, например, не устроить в Галерее выставку акварелей Ричарда и Лили? Люди теперь падки на такие штуки, десятые годы в моде, и вообще — почему бы нет, ну, просто разнообразия ради? Хотя — Лили, скорей всего, и слушать не захочет. Не будет она ничего продавать. Не стоит и заикаться.
Странно, сегодня из головы не идет Десмонд. Иной раз неделями не вспоминаешь. Может, я заболела? Да нет, здоровье в полном порядке. И глубинное какое-то появилось ощущение собственной силы. Сильна — и стара. Будущее не пугает, с прошлым покончены счеты. Теперь уж оно не саднит душу, не ранит, прошлое. И все же, все же только подумать — Дик, мама, папа, Десмонд — столько всего было, случилось, и так, кажется, немыслимо много всего, и так все неимоверно сложно, запутано, что, если бы мне, семнадцатилетней девчонке, принес кто-то книгу, сказал: на, смотри: вот что тебе предстоит — как перед экзаменом с кошмарно трудной программой, заартачилась бы: нет, нет, не могу я, мне такого не одолеть! А ведь ничего, одолела, до самого до последнего пунктика. И в конце концов все гладко сошло, и, в общем, ничего такого особенного, ничего потрясающего. И так все быстро кончилось!
— Мэри — королева Виктория! — кричали все хором у Гауэров после концерта.
— Но вы все уже, наверно, видели!
— И мы все снова горим желанием посмотреть!
— Ну ладно, — сказала Мэри с улыбкой, — раз уж вы такие милые-хорошие. Но только это самое распоследнее представление на какой бы то ни было сцене.
— Врушка! — крикнул Морис.
V
Эдвард сидел за столом в своей комнате, у окна, глядящего на вязы, на черный канал, на трамваи, потренькивающие вокруг громадного, холодого фонтана на Лютцовплатц. Смерклось почти совсем. Настольная лампа выхватывала белый блеск изразцов, а сверху присел на печь металлический ангел, державший в руках венок. Эдвард зажег сигарету, вскрыл оба письма, доставленные вечерней почтой.