Говорили, что снаряд разорвался недалеко от птичьей клетки (большой). Служители исправили порванную осколком металлическую сетку, но одна птица (кажется, сова) успела вылететь на волю. После этого она регулярно приносила в клюве пищу всем обитателям клетки. Долгое время.
Доброта птиц и животных.
— Ренессанс, Возрождение — палка о двух концах, — говорил он. — Малевали художники мадонн вовсю, а инквизиторы живых женщин — «ведьм» на кострах почем зря жгли, жгли больше, чем в Средневековье. Самый подлый разгул (инквизиции) именно на Возрождение падает, а не на Средние века.
Финская кампания. Затемнение. Затемнение в трамваях; синие лампочки.
Перед войной. Много говорили о чудесах, которые творятся в одном доме в Лигове. Там утюги по воздуху летают — это одна женщина делает.
Ходили купаться «на возморье» (так все ребята это слово произносили). Смоленка за кладбищем разливалась на множество мелких проток. Там было довольно мелко, но много на дне было всякой дребедени — битого кирпича, консервных банок. Некоторые ребята, чтоб не поранить ноги, привязывали к ногам старые, найденные на свалке галоши. Тогдашняя песня — «Шаляй-валяй по шпалам».
Невский, Большой проспект. Меньше стало прогуливающихся, гуляющих — все больше по делам люди идут. А до войны много было на Невском гуляющих, фланирующих — по-старинному говоря. Даже походка у людей теперь другая, более торопливая, деловая, целеустремленная. В особенности у женщин.
Крыса спасла меня.
В подвале выгоревшего дома в Выборге стоял ящик с какими-то предметами шестигранными.
Я метил в крысу. Взрыв, выстрел. А хотел вначале в ящик швырнуть.
Песня вора бывшего:
Перебиты, поломаны крылья, Черной болью всю душу свело, Кокаина серебряной пылью Все дороги мои замело.Тогда во многих словах делали упор на «э». «Проэкт», «диэта».
Огромна роль Жукова в спасении Ленинграда.
Как именовать своих погибших на войне друзей? Полными именами или так, как именовал их при жизни, — Борька, Гошка, Костя?
Особое поколение. Те солдаты, которые были мобилизованы в 1939 году, потом воевали с финнами, потом — на Великой Отечественной.
В 1952 году сжег свой довоенный дневник. Боялся, что посадят, сделают обыск, — а там упоминались фамилии. Мог навредить.
В военном дневнике ни фамилий, ни номеров частей не записывал.
Городской и блатной фольклор. Он уходит, уходит, почти ушел. Это закономерно. Но для знающего его — грустно. Затяну песню «Гоп со смыком» — а кто мне подпоет?
Люди стали меньше петь. Прежде идешь вечером летним по городу — то из одного окна, то из другого слышна песня. Не телевизорная, не радио, не магнитофон — люди сами для своей радости пели.
Люблю бродить, заходить во дворы чужие. Ощущение таинственности и запретности. В молодости моей — я помню — все дворы были закрытыми для чужих жильцов. И проходных дворов было очень мало.
Когда люди входят в промтоварный магазин или в универмаг, лица у них становятся агрессивнее. В пищепродуктовых магазинах лица покупателей добрее. То же и к продавцам относится.
Однажды после первой смены мы поехали на Лиговку к кочегару Васе. Он хотел показать нам — покрутить пластинки — новый, только купленный патефон. Мы слушали пластинки, а потом решили выпить. (Дело было после получки.) Скинулись по сколько там (не помню). А с нами был кочегар Толик, он ничего не дал. Мы с Василием сходили за вином, купили и колбасы. Когда выпили, Вася стал поругивать Толика за скупость, и я тоже сказал несколько язвительных слов. Толик ушел раньше всех, он жил далеко. Когда он ушел, Касьянов, самый пожилой из нас, сказал, что мы подло поступили с Толиком. У него жена больная, лежит без движения дома уже два года, у него трое детей. Он недоедает. Он не жадный, он просто бедствует, кругом в долгу. Мне стало очень стыдно. С тех пор я делю людей на богатых, на скупых и на бедных.
В дни блокады соль была единственным недефицитным продуктом (и некоторых это погубило). «Учебный сахар» — в БАО.
Много было фабричных труб. Они не портили городского пейзажа.
Раньше, когда попросишь прикурить, тебе протягивали папиросы. Теперь дают спички.
Мастерская ремонтная (широкого профиля!) на 7-й линии, угол Большого. В витрине — надгробные медальоны, портреты на овальных фарфоровых или металлических пластинах. Один из этих портретов был портрет работавшего там мастера! Я был очень удивлен.
Гитович тогда жил этажом выше Е. Шварца. Мы спускались с Гитовичем по лестнице, встретили Е. Л. Шварца, он зазвал нас в квартиру свою и стал читать нам стихотворение Блока: «О, если б знали, дети, вы / Холод и мрак грядущих дней!..»