Д'Агата Джузеппе
Memow, или Регистр смерти
Джузеппе Д'АГАТА
Memow,
или Регистр смерти
Перевод с итальянского Ирины Константиновой
Анонс
Джузеппе Д'Агата - известный итальянский писатель, автор многих романов, среди которых "Армия Сципиона", "Четверо повешенных на площади дель Пополо", "Возвращение тамплиеров"... Особым успехом у российских писателей пользуется его недавно опубликованный роман "Римский медальон". Герой нового романа Д'Агата "Memow, или Регистр смерти" - обычный бухгалтер. Этот человек мог быть блестящим ученым, но предпочел работу в Кредитном банке. Он всю жизнь занимался одним делом - составлял список Особых Должников, которые вскоре умирали. Однажды в этом списке оказался он сам. И тогда он попросил компьютер выдумать ему другую биографию...
Я не буду этого описывать, это сделает за меня читатель. Он любит фабулы и страхи и смотрит на историю как на рассказ с непрекращающимся продолжением.
Неизвестно, желает ли он ей разумного конца. Ему по душе места, дальше
которых не простирались его прогулки.
Борис Пастернак. "Охранная грамота"
БОЛОНЬЯ
1
Астаротте Маскаро вернулся из Германии 12 мая 1945 года.
Война окончилась несколько дней назад, и по всей Италии перекатывалась людская лавина - тысячи и тысячи человек, стремившихся поскорее вернуться к нормальной мирной жизни. Демобилизованные, солдаты, раненые, депортированные, партизаны, фашисты, авантюристы, бродяги, бездомные огромные толпы голодных, оборванных людей.
Астаротте, совсем напротив, в собственный дом в Болонье вернулся в новом черном костюме элегантного покроя, в темной велюровой шляпе, тоже новой, и в белоснежных перчатках. Багаж его ограничивался одним кожаным саквояжем. Словом, при возвращении в свою старинную престижную квартиру на Страда Маджоре он выглядел вполне респектабельно.
Ему было шестьдесят лет - исполнилось недавно, - но выглядел он гораздо моложе прежде всего благодаря сохранившейся густой черной шевелюре. Его крупная, импозантная фигура внушала страх и уважение.
Он отсутствовал с самого начала войны - с сентября 1939 года, с тех пор как уехал по делам в Берлин, однако возвращение его произошло так обыденно, словно он покинул дом всего несколько часов назад.
Точно так же, без какого-либо заметного волнения, встретили его близкие. Правда, не получая никаких сведений о нем, они считали его погибшим.
Астаротте кивком приветствовал жену Фатиму и сына Аликино, стерпел, сразу же остудив, сердечное объятие престарелой служанки Аделаиды.
По старой привычке он протянул ей шляпу, но когда старуха хотела было принять у него саквояж и перчатки, решительным жестом отстранил ее. Затем прошел к своему кабинету, куда во время его отсутствия никто не мог проникнуть, так как ключ Астаротте увез с собой. Сейчас он извлек этот ключ из кармана, отомкнул замок и, войдя в кабинет, закрыл за собой дверь.
Возвращаясь к четкому распорядку жизни, он поужинал в кабинете. Потом послал за Аликино.
Молодой человек вошел на цыпочках и подождал, пока отец обратится к нему либо позволит заговорить. Астаротте сидел за своим массивным и просторным письменным столом и разбирал бумаги.
Кабинет, освещенный одной только настольной лампой, похожей на лиану, утопал в полумраке. Но Аликино видел, а скорее помнил стены, заставленные книжными полками и увешанные картинами. Позади письменного стола возвышался шкаф - высокий, с застекленными дверцами, где Астаротте хранил под ключом книги, которые мог читать только он.
- Кино. - Молодой человек приблизился к столу.
- Слушаю, синьор отец.
Астаротте откинулся на спинку мягкого стула. Его лицо оставалось в полутьме. Руки в перчатках являли нечто новое в его облике.
- Говори по-немецки. Надеюсь, ты не забыл его.
- Нет, синьор.
Астаротте требовал, чтобы Аликино с детства учил немецкий язык и всегда разговаривал с сыном только на нем.
- Сколько тебе лет?
- Двадцать.
- Служил в армии?
- Нет, признан негодным.
- Работаешь?
- Нет, синьор отец. Видите ли, война...
Астаротте прервал сына, сильно хлопнув рукой по столу. В голосе его звучал гнев:
- Не терплю оправданий. В твоем возрасте нельзя жить паразитом.
- Да, синьор отец... - проговорил Аликино, потом робко добавил: - У меня есть аттестат зрелости, и я собираюсь поступить в университет. На юридический, как вы советовали когда-то, в тридцать шестом году.
- Поступишь, когда заработаешь достаточно денег. - Он взял со стола стопку бумаг, испещренных цифрами. - Хочу поговорить с тобой как с мужчиной.
- Очень рад этому, синьор.
- Война лишила нас капитала, который я инвестировал в Германии. Практически всего нашего состояния. Теперь мы уже не богатые, а всего лишь состоятельные люди. Чтобы начать дело заново, мне необходим новый капитал. Мы будем вынуждены продать имение в Баретте.
- И виллу тоже?
- К сожалению. У нас останется только эта квартира.
- Лично я согласен с вашим решением.
Выражение лица Астаротте смягчилось, но лишь ненамного.
- Кино, теперь ты понимаешь, что найти работу - это для тебя не только нравственный долг, но и необходимость.
Он встал, обошел письменный стол и остановился у большого окна. Стоя к сыну спиной, он отодвинул штору и посмотрел в сад, освещенный луной.
- Если бы война велась по справедливости, а не по логике - логике червей, - я стал бы сегодня настолько богатым, что мог бы купить весь этот город.
Аликино тем временем рассматривал фотографию в золоченой раме, которую отец после возвращения поставил на стол. На снимке был запечатлен Астаротте в штатской одежде вместе с группой военных и гражданских лиц. Среди особ в форме выделялись Геринг, Гиммлер и - на первом плане - сам Гитлер. Все держали бокалы, улыбались - явно отмечали какое-то событие.
Между тем фотография изумила Аликино одной любопытной деталью - у всех этих людей виднелись на голове крохотные рога. Они выступали на лбу, выглядывали из-под военных фуражек. И казалось, это были даже не столько рога, сколько просто наросты, выпуклости - такие же естественные, как нос и уши.
Юноша подумал, что это, наверное, чей-то забавный фотомонтаж или, быть может, снимок был сделан на каком-нибудь маскараде. А скорее всего это лишь игра света, падающего на стекло. Именно так все и объяснилось: едва Аликино чуть-чуть отодвинулся в сторону, рога исчезли.