Дерьмовая жизнь.
Как и вся неделя, что следует дальше. Такая же бесцветная, как и множество других. Ведь я только и делаю, что стараюсь убить время, и не делаю ничего зависящего от меня, чтобы потом нечего было вспомнить. В моей жизни образовались чудовищные пустоты, буквально провалы в несколько лет, и я не знаю, как прожил их, они прошли, словно без моего ведома, как будто я кому-то подарил их. И действительно, у меня не осталось ни одной квитанции, подтверждающей реальность былого.
Наконец, однажды утром, когда я убивал время в ванной, стучит в дверь Диана и сообщает, что кто-то спрашивает меня по телефону. Кто-то, кого она не знает. Я взволнован и возбужден. Надеюсь, молю Бога, чтобы это оказался он, тот, кого я жду. И в самом деле, это он. Узнаю его голос.
- Доктор Маскаро?
- Да. Это вы, доктор Сакко?
- Вы могли бы приехать ко мне в офис?
- Когда?
- Прямо сейчас.
- Хорошо. Сейчас же приеду.
Диана привыкла не спрашивать меня ни о чем и меньше всего о том, с кем я говорю по телефону, поэтому, одеваясь, могу привести в норму свой пульс. Я уверен, что, если дело пойдет так, как я предполагаю, начинающийся день не окажется в куче мусоpa, который следует вынести на помойку. Напротив это будет первый день, который займет место в новой емкости, какую я начну заполнять.
Доктор Сакко - сотрудник одного из множества учреждений, финансируемых Европейским сообществом. Называется ВОКТО. Это фонд, международный офис, занимающийся культурным туризмом. Между прочим, думается мне, они отправляют в учебные поездки и на конференции интеллектуалов, входящих в определенные европейские правительственные круги.
Меня принимают в бюрократически строгой гостиной. У Сакко довольно светлые волосы, и он носит очки в золотой оправе.
- Курите?
Я беру предложенную сигарету, не знаю, какой марки. Закуриваю. Сакко не курит. Он улыбается мне, наверное, для того, чтобы я чувствовал себя непринужденно, однако его взгляд неприятно давит меня.
- А я уже думал, что ничего не выйдет.
- Финансирование журнала одобрено. Вы назначены ответственным редактором.
- Это я знаю. Мне надлежит отбирать материал для публикации.
- Если помните, это должны быть темы, подходящие для международного читателя.
- Когда смогу начать работу?
- Пока подготовьте пробный номер, так сказать нулевой. - Он встает. Не буду вас задерживать.
- С господином Барбером мы обсуждали также и мое дополнительное сотрудничество.
- Об этом он сам поговорит с вами. Сейчас он в Англии.
Сакко ведет меня в другую комнату, где сидят две сотрудницы.
- Чек для доктора Маскаро.
Одна из девушек протягивает мне чек. Я даже не смотрю на него, невольно делаю легкий поклон всем и собираюсь удалиться. Сакко останавливает меня своей холодной улыбкой:
- Распишитесь.
- Ах да!
Даже не читая, расписываюсь в ведомости и быстро выхожу, обозначив еще один поклон.
На улице все еще держу чек в руке. Три миллиона триста шестьдесят тысяч лир. Надо же! Не могу удержаться и громко смеюсь. С меня удержали налог!
Сам того не замечая, оказываюсь в банке. Служащий, хорошо знающий меня, спрашивает, глядя на чек, не хочу ли я перевести деньги на свой текущий счет. Отвечаю, что мне нужны наличные, и даже не смотрю на него, пока он проводит операцию. Знаю, что он думает: я поступил бы разумнее, если бы пополнил жалкий, бескровный остаток, неизменно близкий к нулю, который имеется на моем счете. Но я не обязан давать ему отчет, пусть работает, ему и так слишком много платят за его труды.
Вношу ясность: меня потрясает вовсе не появление каких-то денег в кармане - мне и прежде случалось получать их, не испытывая при этом особого волнения. Но на этот раз меня будоражит то, каким образом и почему я их получил. Невольно срабатывает простое сравнение: я бросил вызов дьяволу пусть объявится, если существует на самом деле. И дьявол действительно появился.
Меня охватывает жгучее желание растратить эти деньги. Возникают совершенно бредовые идеи, во всяком случае обычно мне не свойственные начиная с желания закурить сигарету от крупной банкноты до намерения полакомиться рыбкой в ресторане, где я был только однажды, настолько он дорогой. Отказываюсь от всего этого как от прихоти умирающего с голоду человека, нищего.
Захожу в магазин готового платья. Мне бы хотелось одеться по-другому, отказаться от своего обычного джемпера с платком, который носят молодящиеся пожилые мужчины, и заменить его наконец нормальной одеждой. Долго выбираю, оглушенный болтовней продавца. Меня привлекает велюровый костюм, еще больше нравится классический английский стиль "Принц Уэльский". Оба костюма сидят на мне хорошо, продавец находит, что просто изумительно, но в конце концов решаю остаться в своем старом желтом джемпере.
А вечером опять обращаюсь к привычному и самому волнующему способу тратить деньги. Партия в покер с режиссером из телевизионной компании, актером и коммерсантом.
Я был уверен в выигрыше. Сознание, что в твоем распоряжении имеются деньги, которые ты можешь тратить не задумываясь, рождает смелость, непринужденность, дополнительный заряд, и это делает тебя непобедимым. Держишься уверенно, наблюдаешь спокойно, насквозь видишь игру противника не наилучшая ли это гарантия выигрыша, и, если хоть немного повезет, побеждаешь.
Уходя, вспоминаю, какие партии бывали у меня прежде с друзьями-литераторами, когда я только что приехал в Рим. Ставки были ничтожные, и я почти всегда проигрывал, но тогда это мало тревожило меня. Друзей этих больше не встречаю. Даже не спрашиваю себя почему: знаю прекрасно, что этот город вынуждает тебя видеться прежде всего с такими людьми, каких ты вовсе не хотел бы видеть.
Звоню. Этой шлюхи Ванды все еще нет.
Ровный, аккуратный, размеренный текст Memow прерывается. Внезапно на экране появилось какое-то лишенное смысла сочетание букв и цифр, потом возникла зеленая надпись:
Давид Каресян.
Помигав несколько секунд, надпись исчезла, затем погасли и все прочие сигнальные лампочки. Memow прекратил работу и не подавал никаких признаков жизни, словно внезапно скончался.
Аликино отметил, что уже девять часов вечера, и решил провести в офисе еще одну ночь. Это была только вторая ночь, но ему казалось, будто он пробыл здесь уже несколько суток. Его немного сбивал с толку двойной календарь, раздвоенная череда дат, с которыми приходилось иметь дело.