- Я никогда не хожу в театр.
- Ну и я тоже, если на то пошло.
- Что же ты за актриса такая, если никогда не бываешь в театре?
Она не отвечает. Я ласкаю ее ягодицы.
- Повернись. Хочу видеть тебя спереди.
- Кофе не хочешь?
- Я знал, что спросишь об этом. Нет, не хочу.
- Сколько чашек выпиваешь за день?
- Много.
- Тебе вредно. - Изображая маленькую девочку, она покровительственно говорит: - В твоем возрасте вредно пить, вредно курить и вредно женщин любить.
Между тем она поднялась и села подле меня, скрестив ноги, так что ее гениталии оказались у меня прямо перед глазами. Протягиваю руку и ласкаю их, теребя каштановые волосы на лобке.
- Ты просто зациклился, Кино. Секс - это для тебя не столько удовольствие, сколько мучение. - Тяну прядку волос. - Ай!... Это всегда так было?
Я утвердительно киваю.
- Даже когда занимаешься любовью, все равно чувствуется, что ты не уверен в себе.
- Теперь ты про эту мою неуверенность будешь вспоминать при каждом удобном случае, что бы я ни делал.
- Но это же верно. Ты занимаешься сексом словно для того, чтобы доказать в первую очередь самому себе, что еще чего-то стоишь, что ты молодец.
- Хорошо, тогда давай еще разок.
Она соглашается без особого восторга. Я снова лежу на ней.
- Помоги мне.
Она протягивает руку и теребит мой еще вялый член.
- Видишь? Зачем же тебе делать это через силу?
- Прекрати, лучше действуй.
Опытной рукой она начинает стимулировать меня.
- Ну скажи еще что-нибудь... скажи мне, что я свинья.
- Ты свинья.
- Развратник... А ты - проститутка. Разве не проститутка?
- Я - проститутка.
Я чувствую некоторую эрекцию.
- Мы с тобой настоящие подонки.
- Угу...
- Я - мерзкий подонок. Я - продажный Иуда. Скажи мне это. Скажи!
- Ты... - продажный Иуда.
- Вот... Еще...
- Ты - продажный Иуда.
Нет, всего этого недостаточно. Эрекция затухает.
Смирившись, усталый, ложусь рядом с ней. Мне трудно дышать, жутко раздражает ее попытка успокоить меня ласками.
- Становлюсь импотентом.
- Да нет, это нормально.
- В шестьдесят лет нормально, да? Что ты об этом знаешь? Пойди поищи себе какого-нибудь юнца.
Начинаю одеваться.
- Что ты делаешь?
- Одеваюсь. Разве не видишь?
- Не останешься на ночь?
- Четыре часа, проведенные с тобой, целый вечер, я бы сказал, - это для меня предел. Тебе не кажется?
Она не реагирует. Продолжает смотреть на меня, пока заканчиваю одеваться. Достаю из бумажника все деньги, какие в нем есть, триста тысяч лир, и высыпаю их на кровать:
- Это мой искренний вклад.
Ванда плачет.
- Дерьмо. Никак не мог обойтись без своей обычной сцены?
- А ты смотри! Ты ведь актриса.
- Пошел к дьяволу, идиот! Не ищи меня больше!
- Молодчина. И ты тоже знаешь свою роль наизусть.
Чтобы размять ноги, Аликино прошел к телефону позвонить миссис Молли. Ее голос сразу же приобрел тональность озабоченности.
- Это действительно вы, мистер Маскаро?
- Хочу предупредить вас, что со мной все в порядке. Занят по работе.
- Я была очень обеспокоена. И даже сказала об этом мистеру Холлу. Я сказала ему: "Куда же подевался мистер Маскаро?"
- Надеюсь, вы не звонили в полицию?
- Я как раз собиралась это сделать. А у вас в самом деле все в порядке?
- В полном порядке. Почта была?
- Обычные рекламки. Не беспокойтесь, если что-нибудь придет важное, от меня не ускользнет.
- Не сомневаюсь, миссис Молли. Спасибо.
- Когда вернетесь?
- Еще не знаю. Но думаю, скоро.
- Предупредите меня. Испеку для вас прекрасный яблочный пирог.
Аликино положил трубку в кабине, находившейся в коридоре, и вернулся в свой офис. По окончании рабочего дня телефон, стоящий на письменном столе, отключали.
13
Рис с черной икрой - блюдо для аристократов.
Я готовлю его в доме Пульези только для нас двоих. Лучана, супруга Пульези, уехала в дом, который купила в Гроттаферрате, чтобы всякий раз, как представится возможность, быть подальше от Рима.
Пульези живет в районе ЭУР*, в этом нагромождении построек, которые не назовешь ни кварталом, ни городом, ни деревней, а скорее всего урбанистическим кошмаром или злой шуткой, словно кому-то хотелось позабавиться, понастроив странных сооружений и превратив их в своего рода выставку монументальной и спекулятивной архитектуры.
* Квартал в Риме, построенный для несостоявшейся Всемирной выставки в Риме.
В просторной, тихой квартире мы чувствуем себя совершенно свободно и ходим в одних рубашках, потому что, хоть сегодня уже и 23 октября, все еще очень жарко.
Повар - это я, а Пульези - мой ассистент и мойщик посуды. Мы предвкушаем один из дружеских ужинов, вошедших у нас в привычку, которая сохранялась многие годы, даже если между подобными вечерами и проходил иногда не один месяц.
Икра лежит в круглой жестяной банке, на голубой крышке которой изображен осетр и что-то написано кириллицей. Банка грубо запечатана полоской красной резины, которая кажется отрезанной ножницами от автомобильной шины. Пульези вскрывает банку, в ней полкило икры, причем лучшего качества - крупной и серой.
- Мне привез ее один друг из России.
- Правильнее сказать - из Советского Союза.
Мы пробуем ее так - без маслин и лимона.
- Знаешь, что я думаю, Лучано?
- Эй, Кино, ты, обратился ко мне по имени? Выходит, у нас сегодня необыкновенный вечер.
- Я вспоминаю наши прежние вечера. Они начались у тебя дома с хлеба и дешевой колбасы. Сорок лет назад.
- Тогда и это было уже много.
- А твоя огромная кухня в Болонъе была все равно что морской порт. И твои родители не жаловались, что туда прибывало столько народу.
- Ну что ты, они были довольны.
- Какие только странные типы там не встречались. В основном студенты. Но об учебе думали меньше всего. Кто был одержим сочинительством, кто искусством, кто кино... Но все занимались всем. Ты тогда бредил Гете, да и другие любопытные пристрастия у тебя были. Что это за древний язык, который ты принялся было изучать?
- Рунический.
- Ты все время ходил в университетскую библиотеку. Но бывал там и для того, чтобы повидаться с девушкой... Как ее звали...
Пульези притворяется, будто не помнит: