Врач собрал свои инструменты и удалился.
- Он может взорваться с минуты на минуту.
На рассвете, в Рождество, Астаротте умер, сотрясаемый чудовищной, нескончаемой и такой сильной отрыжкой, что от нее дрожали стекла во всем доме. Казалось, эта отрыжка, вырываясь из нутра, опустошала его. Тело покойного обмякло и вновь пробрело нормальные размеры.
С трупа сняли перчатки. Аликино смог наконец увидеть руки отца.
Они были ярко-красного цвета, бликующие, пылающие. Их можно было увидеть даже в полной темноте. И теперь, когда кровообращение прекратилось, руки на глазах меняли свой цвет, становясь темными и матовыми, как обожженные кирпичи.
В одном из карманов пиджака Астаротте Аликино обнаружил ключи от шкафа с недоступными прежде книгами.
Однако то, что он искал, оказалось вовсе не в книге Пселла, о которой упоминал синьор Гамберини, а в труде, приписываемом Фламелю, - "О вещах возможных и невозможных".
"Кое-кто может украсть у другого годы жизни. Это может сделать сын в ущерб отцу, при одном, правда, условии - если он сын только отца. Годы жизни сын крадет не по частям, а сразу все, какие отцу осталось прожить".
Что означало это условие - если он сын только отца? Не рожденный женщиной, не родившийся? Или же речь шла только о доминирующей генетической наследственности?
На похоронах Астаротте не было священников. Только спустя какое-то время Аликино телеграммой сообщил матери, что она стала вдовой.
5
Аликино продолжал служить бухгалтером в Ссудном банке, но с некоторых пор начал испытывать острое желание - он предпочитал называть его долгом прояснить кое-какие страницы из жизни своего отца и предков семейства Маскаро.
Весной 1946 года он приступил к розыскам.
Реестр учета населения муниципалитета Баретты сообщал, что Маскаро Астаротте, сын Джерофанте и N. N., родился в 1885 году.
Может быть, он был сыном только отца?
Возможно, обозначение N.N. скрывало тот факт, что ребенок родился вне брака? В старых и пыльных приходских книгах в Баретте, в бывшей главной церкви этого прихода, Аликино нашел документ, который, по-видимому, был прежде письмом. Без даты и подписи, он был когда-то разорван на клочки, а потом восстановлен, правда не полностью, с помощью клейкой бумаги.
"...заявлял неоднократно во всеуслышание, глубоко убежден, что Барко Маскаро вел обширную торговлю с дьяволом. И сам его постыдный и ужасный конец - как вам известно, он обуглился на костре, разведенном по всем правилам в лесу, неподалеку от Баретты и именно в праздник Рождества, день радости, братства и любви, - не оставляет сомнений на этот счет.
Дабы всем было известно, заявляю: то обстоятельство, что я являюсь горячим провозвестником крестовых походов против наступления власти сатаны, не означает, что я имею какое-либо отношение к убийству вышеназванного Барко или являюсь его подлинным вдохновителем. Пусть покарает меня Господь за то, что это событие не вызывает у меня должного сострадания к жертве, но пусть и отведет от меня все подозрения.
Некоторое подозрение относительно возможного убийцы я скорее отнес бы к сыну жертвы, Джерофанте, молодому человеку двадцати лет, который, мне кажется, хорошо подготовлен к продолжению сатанинских деяний отца. У меня имеются лишь подозрения, не подкрепленные никакими доказательствами. Я не в состоянии назвать причину, которая могла толкнуть юношу на такой безумный поступок. Так или иначе отмечаю: похоже, это довольно обычное явление, когда в семьях некромантов дети ритуально убивают отцов, причем происходит это с точной периодичностью, которая отмечается иногда на протяжении нескольких поколений.
Принятые церковью приемы... Лобызая стопы Вашего Святейшества и..."
На этом документ обрывался. Кто написал его и когда?
Аликино поручил поиски господину Менотти, школьному учителю на пенсии, превратившемуся в архивную крысу, который подтвердил, что документ написан в конце 1865 года. Это было письмо настоятеля Баретты Его Святейшеству архиепископу епархии.
Барко Маскаро было шестьдесят лет, когда он умер на костре, и Джерофанте, тогда двадцатилетний, был отцом Астаротте.
Однажды, апрельским воскресным утром, явившись под вымышленным именем и выдав себя за ученого-историка, Аликино сумел проникнуть в сумасшедший дом в Имоле с целью повидаться с одним больным. Это был адвокат Ривоццини, пребывавший в психиатрической клинике уже лет двадцать. Он страдал (если Аликино правильно понял диагноз) тревожно-двигательной психастенией.
Адвокат пользовался немалой известностью в начале двадцатых годов, когда некоторое время был мэром Баретты.
Пока они шли по коридорам мимо палат, на дверях которых висели массивные замки, мимо окон с защитными сетками и решетками, врач, любезно сопровождавший Аликино, позаботился ознакомить его с правилами визита: как можно меньше вопросов и только на нейтральные темы, никакого давления, словом, ничего такого, что могло бы задеть психику пациента, разбередить его болезненные раны, не поддающиеся излечению, но как никогда мучительно возбужденные. Больной плохо ориентируется во времени и продолжает переживать, как совсем недавние, события, которые привели его когда-то к психическому расстройству. Наконец врач смеясь предупредил Аликино, что прежние ораторские данные пациента превратились в патологическую, порой неудержимую многоречивость.
Когда они вошли в палату, адвокат Ривоццини перестал вышагивать от окна к умывальнику и обратно. Должно быть, он страдал навязчивым желанием двигаться, потому что эта часть линолеума, закрывавшего пол, была заметно стерта.
Адвокат носил короткую острую бородку, очень аккуратную, и на вид ему можно было дать лет на десять меньше его шестидесяти. Он посмотрел на Аликино с некоторой озабоченностью и настороженностью.
- Не беспокойтесь, это друг, - объяснил ему врач.
- Чей друг?
- Вы же доверяете мне, не так ли, адвокат?
- Как себе. Доктор, а знаете, я наконец понял, почему черных рубашек так много. - Он горько усмехнулся. - Любую рубашку можно перекрасить в черный цвет, а вот наоборот никак нельзя. Попробуйте! Попробуйте сходить в красильню и попросите перекрасить черную рубашку в белую.