- Никогда не приходило в голову.
- Попробуйте, попробуйте, и вы согласитесь, что я прав.
- Договорились. Разрешите нам присесть?
Адвокат снова взглянул на Аликино.
- Вы похожи на кого-то из моих знакомых...
Гости уселись на деревянные стулья, выкрашенные белой краской. Адвокат присел было на кровать, но тут же вскочил и принялся усердно разглаживать помятости на пижамных брюках. Куртка на нем, напротив, была в полном порядке - серая, коротковатая в рукавах. Из верхнего кармана выглядывал большой голубой платок.
- Адвокат, - обратился к нему врач, стараясь изобразить полное равнодушие, - как давно вас не выбирают больше мэром?
- Провалили. На политическом жаргоне говорят - провалили. - Он разразился резким, скрипучим смехом, но вдруг внезапно умолк и сжал кулаки, стараясь овладеть собой. - Думаете, не помню? Это было три года назад. В двадцать пятом. На предварительных административных выборах двадцать пятого года. Потом больше не было выборов. Я хорошо помню: после убийства Маттеотти эти сатанисты уже окончательно потеряли всякий стыд.
Врач изобразил зевоту.
- А если бы я сказал вам сейчас, что черных рубашек больше нет?
Адвокат прищурил один глаз и указательным пальцем сделал активный отрицательный жест.
- Враки. Это вы можете поверить в подобные байки, дорогой мой доктор, но меня-то не проведешь. Я ведь не мальчишка.
- Во всяком случае сюда они точно не придут.
- Пусть только попробуют. Я раскрою им череп. - Он снова залился резким смехом. - Уже давно поджидаю их. Все кости им переломаю! Каждую по отдельности! Раскрою череп! Разрублю! Хотел бы я посмотреть, посмеют ли они явиться сюда?
Врач подождал, пока завершится эта эмоциональная вспышка.
- Мой друг хотел бы узнать у вас, как на самом деле все было. С самого начала.
Адвокат Ривоццини посмотрел на свои руки, потом спрятал их в карманы и вновь зашагал по комнате.
- И я могу говорить откровенно?
- Конечно, - робко вставил Аликино.
Адвокат остановился спиной к посетителям.
- Спрашиваю еще раз - я могу говорить откровенно?
- Ну а как же иначе? - ответил врач. - Тут у нас такое место, где говорят только правду. Ложь вызывает у людей заболевания.
- Это точно - вызывает у людей заболевания. - Адвокат опять зашагал по комнате, усиленно жестикулируя и избегая смотреть на своих собеседников. Понятно, когда меня провалили на выборах и мне пришлось отказаться от должности мэра, к которой я уже очень привык и которая стала для меня как бы второй кожей, я очень переживал, не отрицаю. Я не намерен отрицать это.
- По-человечески это вполне понятно, - согласился врач.
Адвокат поднял руку, и в его интонации появились ораторские нотки.
- Но я отрицаю - всеми силами отрицаю, - будто из-за этого я психически заболел, как уверяли мои враги, и не только они, к сожалению. Даже в моей собственной партии есть люди, которые и сегодня еще смеют утверждать, будто с того дня я перестал быть разумным человеком, каким был прежде, - короче говоря, сошел с ума. И все из-за того, будто я вбил себе в голову - и никто не сумеет разубедить меня, - что Астаротте Маскаро, мой противник, ставший вместо меня мэром Баретты, ради достижения своей цели не колеблясь заключил договор с дьяволом. Более того, если в самом деле хотите знать правду, Астаротте и его приспешники в черных рубашках - вот они-то и есть самые настоящие дьяволы.
Врач легко согласился, что фашистов в их черной форме действительно можно принять за дьяволов, но Ривоццини не слушал его.
- Столкнувшись с силами сверхъестественными, - продолжал адвокат, - и потому неодолимыми обычными средствами политической борьбы, какими я располагал, я мог только погибнуть. Мои противники и хулители все еще утверждают, будто мое поражение было предопределено косностью, с какой я руководил городом, не говоря уже о кражах, которые мне приписывались. Все это ложь. Я хорошо знаю, что это не так. Я убежден, что адские силы объединились ради Астаротте и подготовили мою погибель - не только политическую. - Он тяжело вздохнул. - Но вот факты, неоспоримые факты, которые никто...
- Простите, адвокат, - прервал его Аликино, - а почему вы ничего не говорите об этом Астаротте? Он тоже родом из Баретты?
Ривоццини в восторге устремил указательный палец в сторону Аликино:
- Молодец! Очень верный вопрос. Я много думал об этом. Знаете, ведь буквально с самого рождения Астаротте проявлялась его демоническая природа.
- Каким образом? - поинтересовался врач.
- Его отец, Джерофанте Маскаро, в молодости работал в пекарне у Нумисанти, в кондитерской, которой теперь уже давно нет, но тогда, в конце века, она была весьма знаменита. Он во всем помогал также по дому на вилле этих синьоров. К тому времени в семье Нумисанти остались одни женщины, и Джерофанте стал, как у нас говорят, домашним мужчиной.
- Одним петухом на весь курятник, - усмехнулся врач.
Риваццони развел руками и опустил голову.
- Не скажите. Да будет вам известно, что Астаротте Джерофанте произвел на свет сына, замесив свое семя с тестом. Астаротте - это вам говорю я родился в корзине среди булок. Но вижу, даже вы мне не верите. Никто не хочет знать правду.
"Мой отец, значит, был сыном только отца", - подумал Аликино. Он робко улыбнулся:
- Выходит, это неправда, что матерью Астаротте была Мириам Нумисанти?
- Кто? Старуха? Вы с ума сошли! - Несчастный опять принялся ходить взад и вперед, пытаясь ослабить таким образом приступ двигательной тревоги, которая не давала ему покоя. - Мириам Нумисанти была уже старухой, когда родился Астаротте. Конечно, она вырастила этого черта как сына, но она не была его матерью. Знаете, что сделала эта сумасшедшая в восемьдесят лет? Она исчезла. Никто больше не видел ее. Похоже, она убежала с каким-то приезжим, и говорят даже, что родила дочь. В восемьдесят лет! Но я не верю... Да-да, это было в тысяча девятьсот пятом году. Именно в этом году и произошла история с Джерофанте.
- Какая история?
- Как? Ведь об этом даже в газетах писали, - удивился адвокат, делая широкий нетерпеливый жест. - Как раз в ночь под Рождество Джерофанте был найден в пекарне запеченным в печи вместе с пирожными и тортами. Кто-то же засунул его туда, хотя полиция и уверяла, будто это было самоубийство. Абсурд! Это говорит только о том, как глупа была полиция и в то время.