В и к т у а р. Друг перед другом, сами перед собой. Вы что, думаете, мы тогда перед ними, перед трибунами шли? Главные были – мы, они – декорация.
М а й я. Тогда фуршет. Стол в угол, и фуршет.
А в г у с т. Обед накрылся. Как я и предсказывал. Веление времени.
У каждой эпохи свое веление.
Стол задвигают в угол, приносят с кухни тарелки с закусками, бутылки, стаканы. Постепенно начинают примеряться к портретам.
Н и о б е я. Иосиф, как его, Виктуарович – мой.
В а л е р и й. Виссарионович.
Н и о б е я. Честно говоря, отчество дикое.
А в г у с т. Именно. По-гречески значит лесной.
Н и о б е я. Мама, или ты его хочешь? Между вами же тайная связь.
С в е т л а н а. Мой избранник – Брежнев. Моя юность, порывы, пыл. И тому нравишься, и другому. На фоне общего спокойствия. Покоя. Постоянства вселенной. ГУЛАГа нет, только в виде книги. Борьба – символическая, за покой, за мир. Земля – малая, маленькая. Чувство уверенности, что все как следует, сегодня, завтра, послезавтра, послепослезавтра.
Т и г р а н. Я – Путина-Медведева. Симпатичные, честно. Мне лично. Самостоятельно изучили английский язык. У Путина второй – немецкий, у Медведева – французский. Физически крепкие. На мировой арене – цунами. Для своих – татами.
К о р н е й. Салями. В смысле от “Пятерочки” до “Азбуки вкуса”.
Т и г р а н. Не понял.
А в г у с т. Напрягись и поймешь. Тут каламбур. Шутка такая. Ироническая.
К о р н е й. Мой – Андропов-Черненко. Лирические стихи сочиняли. От сердца к сердцу путь к единоверцу. Люблю дезу в начале мая. При такой государственной, партийной и идейной нагрузке. При слабом здоровье.
Я р о с л а в. Вообще-то я на этих нацелился. Не пошло у них. Я тем, у кого не пошло, сочувствую. Изнутри понимаю и сочувствую.
К о р н е й. Да бери на здоровье. Я тогда этими бы ромашками (показывает на Горбачева и Ельцина) помахал. При них мужал. Чернобыль, беловежские путчи, тридцать девять снайперов обстреливают по кругу, не при Тигране, не при Виктуаре будь сказано, горы и ущелья, а эти выстаивают хоть бы что. Если никто не перехватит, мне эти титаны в кайф.
А в г у с т. Мне, само собой, Хрущева-Булганина. Мой первый опыт. Знаю, с кем имею дело.
М а й я. Ой, а мне что же, никого не осталось? Корнюша, не обидишься? Твои – мои герои, как на духу говорю. Вернувшие свободу – всей стране и твоей бабушке. Действительно: цветы нации. Начала понимать при одном, кончила при втором, чтбо я правильно прожила, что неправильно.
В а л е р и й, В и т а л и й, В и к т у а р (вперемежку). А мы, стал быть, не в счет. Что с нами чикаться! Не хватило – езжайте домой.
Я р о с л а в. Ну, вы, дядя Виктуар, сами портрет. А дядя Валера и дядя Виталик на Мавзолее, в центре. Приветственно машете нам рукой.
В а л е р и й, В и т а л и й, В и к т у а р (вперемежку). Нам возвращают наш портрет. Отыгранная карта дядя Валера и дядя Виталик. Потерянное поколение.
Наигранно обижаются, под горячие уговоры что-нибудь придумать и хватание
Возвращаются, неся фото “Рабочего и колхозницы”, лозунг “Мы придем к коммунизму, когда добыча угля достигнет 1 400 000 000 тонн” и кривую роста успеваемости.
М а й я. Вот теперь все, колонна готова к построению.
К о р н е й. Только один маленький мальчик стоял в стороне и плакал. (Снимает свитер, на майке череп и кости и подпись “Не влезай, убьет”. Берет у Виктуара трость, хочет поднять на ней майку.) Не возражаете?
И демонстрант и плакат. (Замечает кнопку, нажимает, из нее выскакивает стилет.)
В и к т у а р. Ну-ка, верни вещь.
Корней возвращает трость.М а й я. Вот правильно. Продуманная самозащита. Скинхеды, болельщики, гастарбайтеры.
Я р о с л а в. Убийцы Политковской.
А в г у с т. Душманы.
С в е т л а н а. Шахиды.
А в г у с т. Гибэдэдэшники.
Т и г р а н. Да просто менты.
К о р н е й. Пьяные за рулем. Президентский кортеж. Лось забежал из Рублевского леса. (Берет швабру, ножом заостряет конец палки, с кухонного стола – скалку, заостряет ручку, поднимает на них майку.)
Имитация советской демонстрации включает в себя разнообразную пантомиму и предполагает импровизацию. Вначале действующие лица ходят друг за другом в последовательности, соответствующей хронологии смены власти: Сталин, Хрущев-Булганин и так далее. Порядок начинает нарушаться, когда тот или другой участник задерживаются у стола, чтобы наполнить стакан и сделать бутерброд. Затем та часть, что продолжает ходить, представляет из себя демонстрантов перед той, что останавливается, изображающей трибуну руководителей. Это превращается в проход одиночек перед всеми остальными. Одиночки, в зависимости от того, чей портрет проносят, исполняют что-то вроде номера, наиболее убедительно передающего сущность личности на портрете. Пантомима может переходить в танцевальную. Это не мешает участвующим в ней подавать реплики, ввязываться в диалог, делать комментарий.
Больше всего захватывает участников игра, в которой в отношения, по большей части враждебные, грубые, издевательские, заискивающие, вступают портреты, за которых говорят те, кому они достались. Возможно, Валерий, Виталий принесли с собой кассету
с записями мелодий, песен, речей, звучавших в последние 40 лет, и вставляют ее в магнитофон. Тогда отрывки их могут прихотливо вмешиваться в разговор персонажей.
С т а л и н. Никита, ты чего к военному человеку прижимаешься?
Х р у щ е в. Держусь у полководца в фарватере, Иосиф Виссарионович.
С т а л и н. Полководец, бородка у тебя не по уставу. Эспаньолку запустил, гранд мадридский.
Б у л г а н и н. Мягонькая, товарищ главнокомандующий. Жена привыкла.
С т а л и н. Я смотрю, Никита тоже привык.
Брежнев угодливо подхохатывает.
Х р у щ е в (Брежневу). Чего ржешь! Твоя Молдавия по вину “Фетяска” план сорвала. Как бы тебе кровавыми слезами не заплакать.
Б р е ж н е в. Я не Сталину. Благодаря вам, Никита Сергеевич, я его культ изжил. Меня Андропов дразнит. Говорит, что от зеленого горошка венгерской фирмы “Хортекс” меньше газов, чем от “Молдовплодоовощ”.
А н д р о п о в. Я “Хортекс” брал вот этими руками при поддержке танков Т-34.
С т а л и н. А мне передали, уважаемый Юрий Владимирович, что вы говорили, что Молдавия – это Румыния.
Е л ь ц и н. А мой Юрий, не длиннорукий, а Лужков который, говорит, что газы могут вращать турбины московских ТЭЦ.
А н д р о п о в. Я, Иосиф Виссарионович, говорю, Румыния – это Молдавия минус советская власть. Отчего и плетется в хвосте соцлагеря, сырьевой придаток.
Ч е р н е н к о. Вы на меня тяжело налегаете, Юрий Владимирович, мне больно.
А н д р о п о в. Никто Андропова не любит.
Г о р б а ч е в. Комсомольцы на вас молятся, Юрий Владимирович.
Е л ь ц и н. Не все, не все. Мой Юрий, короткорукий, называет вас самозванцем. И московским пугалом социализма с человеческим лицом.
Г о р б а ч е в. Просто ни в какие ворота! Это, извините, дерзость, а не дерзновение. Всякая распущенность имеет границы. Свобода – это
в первую голову ответственность.
Е л ь ц и н. Мы – новая генерация. Отрясшая страх. Оттрясшая.
П у т и н. Не знаю – наше подразделение берет с Андропова пример.
Е л ь ц и н. Вы, молодой человек, кто и откуда?
П у т и н. Я из вашего аппарата.
М е д в е д е в. Он вас исключительно уважает.
Е л ь ц и н. А вы, юноша?
М е д в е д е в. А я исключительно уважаю его.
С т а л и н. Он из его аппарата. Я не ошибаюсь, товарищ?
М е д в е д е в. Так точно, товарищ Сталин. Мы на него всем аппаратом молимся.