Багажа у меня почти не было, поездка обещала быть короткой. В самолете стоял запах плавящейся пластмассы, а сидение на одном месте угнетало меня, потому что кресло оказалось очень тесным. Самолет приземлился в аэропорту Берлин-Шёнефельд. Там меня встретили полицейские, по-видимому специально дожидавшиеся меня. Мы вместе забрались в грузовик, и тот довез нас до вокзала, где меня посадили в элегантный поезд до Западного Берлина. Когда явился пограничник, я показала ему все документы, которые взяла с собой. Поезд был странно безлюдным, по ту сторону толстого оконного стекла пролетали пустынные ландшафты. Внезапно в мой лоб врезалась муха — впрочем, нет, то была не муха, а мысль: «Я еду в эмиграцию!» Только тут я начала догадываться, что со мной происходит. Кто-то организовал мне этот побег, чтобы спасти от неизвестной мне угрозы. Перед моими глазами возникли очки в красной пластиковой оправе. Они сидели на переносице девушки лет двадцати. Та о чем-то спросила меня, и я ответила по-русски:
— Не понимаю.
Тогда девушка в очках поинтересовалась на ломаном русском:
— Вы русская?
Разумеется, я не была русской, но как я могла рассказать ей про свой жизненный путь? Пока я подыскивала слова, она затараторила:
— Ага, так вы принадлежите к этническому меньшинству? Я писала работу о правах этнических меньшинств и впервые в жизни получила хорошую отметку. Это было незабываемо. Да здравствуют меньшинства!
Она уселась рядом со мной, а я все продолжала обдумывать ее вопрос. Был ли мой род этническим меньшинством? Возможно, мы не столь многочисленны, как русские, по крайней мере в городах, но далеко на Севере живет гораздо больше наших, чем русских.
— Меньшинства чудесны! — возбужденно вскричала девушка. — А куда вы направляетесь? А у вас есть друзья в Западном Берлине?
Я промолчала, не желая отвечать на типично шпионские вопросы.
Платаны, которые еще недавно так энергично бежали за окном поезда, вдруг зашатались, будто дряхлые старики на костылях. Поезд вполз в нечто напоминающее своим видом огромный собор, лязгнул и остановился.
Внутри вокзал был похож на огромный цирковой шатер. На высоких столбах сидели голуби и ворковали. Я знала, что голуби появляются из шляпы фокусника. Мимо меня протопал железный осел, который нес на спине гору чемоданов. На мигающей волшебной доске вспыхивали объявления о новых цирковых номерах. Откуда-то появилась пестро одетая женщина в юбке выше колен. Микрофон представлял звезд публике. Позади меня кто-то свистнул, и из толпы показалась собака в человеческой одежде. На прилавке лежали груды кусков сахара — классического вознаграждения для артистов.
К моему носу, который растерянно блуждал в воздухе, прижался букет цветов, источающий аромат нектара. Сквозь цветы до меня донеслись приветственные слова:
— Добро пожаловать!
Затем я увидела несколько рук: пухлая рука, костлявая рука, тонкая рука, рука, рука, рука, рука, рука. Протянув лапу, точно политик, я с важным видом пожимала эти руки.
Мне никогда прежде не дарили столь шикарных букетов. За что, собственно, мне преподнесли его сегодня? Я ведь не продемонстрировала никаких выдающихся способностей. Разве эмиграция была танцем на канате, за удачное исполнение которого меня следовало поощрить? Да, отыграть этот номер без репетиций и страховки оказалось непросто, и все же он не потребовал от меня большого труда. Женщина с выкрашенными в рыжий цвет волосами, которая вручила мне цветы, вероятно, хотела о чем-то спросить, потому что ее губы шевелились, как если бы она говорила, однако из ее рта не доносилось ни звука. Ко мне приблизился аппетитно пухленький, точно младенец, молодой человек и воскликнул:
— Добрый день! К сожалению, я единственный, кто говорит по-русски. Меня зовут Вольфганг. Рад познакомиться.